Путешествие в молодость, или Время красной морошки

Акалюк ответил не сразу. Он бесстрастно оглядел сузившийся морской горизонт, улыбнулся пытливому взгляду председателя областного Совета, и произнес:

— Тогда будет худо.

— Может, повернуть назад? — малодушно предложил я и для убедительности шевельнул румпелем.

— На обратный путь у нас горючего нет, — спокойно сообщил Акалюк и стал пробираться на свое место у мотора.

Слова моториста враз уничтожили во мне возникшее было воодушевление. Я понял, что вельбот несется вперед, к полной неизвестности, а может, даже и к худшему. Если нельзя причалить, нельзя повернуть назад, потому что горючего нет, то что делать? Что ждет нас впереди, вон в том тумане, сквозь который в мои очки уже можно различить темный массив нунэкмунского мыса?

Почти десять лет назад я стоял на этих камнях. Был июль, но весь залив забило льдом, и наша байдара не могла подойти к поселку Лаврентия, откуда мне предстояло проложить путь в университет.

— Подъезжаем? — спросил Яковлев, глянув на меня из-под намокшего козырька своей сталинской фуражки.

Конецкий, конечно, уничтожил бы его на месте за это сухопутное словечко в обстановке мореплавания, но мне было не до этого и я уныло ответил:

— Кажется…

У берега волна была еще сильнее, и, когда я чуточку изменил курс, чтобы приблизить вельбот к суше, подкравшийся сбоку вал так ударил в корму, что выбил из крюков рулевое перо, лишив наше суденышко управления. В первую секунду, обнаружив, что рулевое перо уплывает, и оцепенел от ужаса и лишь беспомощно наблюдал, как удалялся руль. Акалюк выключил мотор, и наш вельбот зловеще закачало на волнах.

Но вот что-то дернуло меня за ногу. Это оказалась веревка, к которой был предусмотрительно привязан руль. Распластавшись на кормовой площадке, я подтянул его и попытался вставить перо. Мое единоборство с выскальзывающим из рук тяжелым рулем продолжалось долго. Можно было позвать кого-то на помощь, того же Акалюка… В крайнем случае, он сам бы мог догадаться… Наконец мне удалось сунуть два крючка в предназначенные для них крепления, и наш вельбот снова стал управляемым, Акалюк завел мотор, и мы поплыли вдоль берега, вглядываясь в прибойную черту, которая почти полностью скрывалась за накатывающимися на гальку высокими волнами.

На мысу стояли люди и что-то кричали, махали руками. Мне показалось, они предупреждали нас об опасности, советовали держаться подальше от прибрежных скал.

Я и сам знал, что в сильную волну настоящие корабли уходят отстаиваться на рейде.

Я искал устье и увидел его неожиданно, сразу же за поворотом мыса. Волны вкатывались в него, увенчанные зловещими кипящими гребнями. Не думая, что делаю, я повернул румпель и нацелил нос вельбота навстречу речному течению. Берег приближался, и на иное решение уже не было времени, и почти в прострации отдал суденышко на волю большой волны, настигающей сзади нашу корму. Услыхав ее злобное шипение, сжав покрепче румпель, я мысленно обратился к морским богам.

Морские боги… Они не имели определенного облика, где они обитали — было неведомо. Но дядя Кмоль, с которым я не раз приносил им жертвы, утверждал, что они вездесущи.

Я закрыл глаза в то мгновение, когда волна вознесла наш вельбот на высоту чтобы в следующую секунду низвергнуть его в пучину.

Но пучины не было. Вместо оглушающего водопада — тихое журчание, на фоне которого не слышно даже ровного стрекотания шведского мотора «Пента»… Вельбот по инерции еще двигался к уютному мшистому берегу. Я поймал взгляд Акалюка.

— Бензин кончился, — сказал он спокойно и почти торжественно показал на умолкнувшую «Пенту».

Стоящий на носу корреспондент «Магаданской правды» Кеша Иванов бросил конец, и на берегу его подхватили десятки рук.

— Прибыли, значит, — с удовлетворением сказал Яковлев и похлопал меня по плечу. — Молодец! Вы — настоящий моряк! Когда обратно отплываем?

«Нет уж, обратно не поплыву», — подумал я и сказал:

— Вы же слышали — горючего нет…

— Горючее как-нибудь добудем, — обнадеживающе произнес Валютин.

— Обратно вельбот не поведу, — буркнул я.

Я просидел на корме еще какое-то время, пока не пришел в себя. Пассажиры выбрались на берег, и Яковлев, обернувшись, крикнул:

— Капитан последним покидает корабль! Мы ждем вас в сельском Совете!

Мы остались с Акалюком. Эскимос гремел пустым баком и тихо ругался:

— Обычно здесь второй бак… Полный… На этот раз его почему-то нет…

Я тогда не умел ругаться, да и сейчас не очень получается, даже когда обстоятельства требуют сильных выражений. Я просто долго молчал, стиснув зубы.

Внешне в Нунэкмуне ничего не изменилось. Те же яранги и два деревянных дома — школа и магазин.

В тесной комнате сельского Совета я увидел Гэмауге и Рультыну. Это известные в районе люди: Гэмауге был председателем здешнего Совета, а Рультына руководила женским отделом, внедряла в яранги новый быт.

Первым делом осмотрели магазин.

Полки ломились от обилия новых, только что выгруженных с парохода товаров. В углу навалом лежала куча свежего картофеля.

— Берут картошку? — весело спросил Яковлев у толстой продавщицы.