— Мож вам самогонки плеснуть, а то опять напьетесь шмурдяка своего? — ворчала бабка, протягивая мне газетный сверток и подозрительно рассматривая Серегу, застывшего перед ней с литровой бутылью в руках и выглядывающего из-за его спины подростка.
— Это чистокровный односолодовый шотландец, — попробовал оправдаться Серега.
— Ага, — усмехнулся я. — Это маркетинговый ход. Сам таким занимался и пил эту дрянь. После стакана во рту такое ощущение, что вместе с троллями на болотах торф жрёте.
— На апельсиновых корках и недельных носках настоянная значит, — вынесла вердикт бабка. — Я тут вам сальца да хлеба серого порезала. Вы закусывайте там, а то опять мне весь двор заблюете.
— Ба, ну харош, а. Когда это было то? — возмутился я, вспоминая многочисленные неловкие моменты, случавшиеся во время дружеских посиделок и тяжелый бабкин взгляд поутру, мотивирующий меня идти бороться с последствиями вчерашнего веселья.
По сложившейся традиции банкет по случаю встречи старых друзей организовали у меня во дворе. Как и в старые добрые времена “Чезетка” стояла рядом с моей “Джавой”. Серега разливал, а я, засучив рукава, погрузился в недра карбюратора. Мелкий подстрекатель прикинулся шлангом и заныкался в недрах отмытой люльки.
— Сам как? Какими судьбами в родные пенаты? — поинтересовался Серега, наливая по первой.
— Надоело все. Стукнуло мне тридцать пять вот и решил выбрать новый вектор развития, — попытался сумничать я.
— Понятно, а я вот фермерствую. Хера се, во у тебя бабка дает. Сала с чесночком на закусь к вискарю положила.
— Да не кипишуй ты. Сальцо мы так пожуем, а если пойло достойное — мы и без закуси посмакуем, — успокоил я друга.
— И то правда, — согласился Серега. — После школы я в армию, потом институт. Батя так захотел, — продолжил он свой рассказ, закуривая ароматную сигару. — А когда я отучился, батя заболел. Пришлось возвращаться и хозяйство принимать. Туда-сюда вот и поднялся немного. Женился. Сын растет. Чего с ним делать, хрен его знает. Семнадцать лет оболтусу, а его кроме мобильного телефона и игрушек компьютерных нихрена не интересует, — кивнул в сторону люльки Серега. — Мы то с тобой в его годы, хотя ты сам тогда звездюком был.
Из мотоциклетной коляски презрительно хмыкнули.
— Ты на сколько меня младше то? — не обращая внимания на сына поинтересовался Серега.
— На семь лет, — с неохотой напомнил я.
В нашей компании я был самым младшим и очень не любил, когда мне на это указывали. Хотя с другой стороны, все прелести юношества я познал лет на пять раньше своих городских сверстников.
— Ага, — согласился Серега. — Помню, Мелкий.
От упоминания ненавистной юношеской клички я скривился.
— Вот не поверишь, я ему “Чезетку” свою подарил, так он нос воротит, — продолжал откровенничать Серега. — Говорит, накой мне этот хлам. Его любой мопед порвет. А то, что на этой “Чезетке” моя юность прошла, скольких девок она на сеновал отвезла… Можно сказать, жизни меня научила и в большие люди вывела.
Было видно, что друг изливает мне душу. Мне оставалось только кивать и любовно перебирать чезетошный карбюратор да наслаждаться приятным времяпрепровождением компании старого друга.
— Нет, ты прикинь. Мопед какой-то китайский мою “Чезетку” сделает. Вот наглец. Да там рама из стали марки "пластилин 3"! Я себя в пример ставлю, вот мол, я вернулся на родину, батино дело принял. Преемственность поколений. То да сё. А он лыбится. Мол, чего в вашем колхозе делать. Я в тик-токе больше заработаю, чем ты на своих полях, — злился дружан опрокидывая один стакан за другим, а в перерывах смачно хрустя чесноком с салом.
Меня такие гастрономические изыски не впечатляли. Закусывал рукавом.
— Ну так пусть попробует, — С усмешкой ответил я другу. — Я же в рекламе варился. Его сто подписчиков сколько ему принесут? Копеек двадцать? На жвачку то хватит?
— И не говори, Мелкий. Я для него, видите ли, не авторитет. А какой-то хер патлатый в пидорской одежде — авторитет значит. Этот хер ролики тупорылые снимает. Подписчиков море у него. А то, что я хозяйством руковожу, живыми людьми управляю и мое слово для них закон, что спиться и с голоду сдохнуть им не даю, это все херня, — неподдельно возмутился Серега. — Да этого гандона модного щас в наше село привези и выпусти одного на улицу. Пиздец ему будет. Не изобьют, так с голодухи сдохнет. Руки-то под хер заточены! — уже орал Серега.
— Да ладно тебе. Перебесится. Поймет, что ты ему добра желаешь, — уговаривал я товарища. — Себя вспомни. Помнишь когда твои мысли о том что "батя ни хрена не понимает" плавно трансформировались в "а ведь батя то всё хорошо понимал".
— Да иди ты. Наливай лучше.
— Было бы чего, — протянул я, огорченно перевернув бутылку из которой в стакан друга упала всего пара капель.
Почесав затылок, Серега впялился в меня пьяными глазами.
— Ща я гонца зашлю. Пусть искупает косяки, работая во благо общества.
Услышав знакомую фразу, я лишь хмыкнул. В далекой деревенской юности именно меня, в силу возраста и статуса, меня практически всегда использовали, как гонца. Были в этом и свои плюсы.