Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в нескольких сражениях

Его мечты, стремления, надежды, дела – все в прошлом, ушедшие тени. Что с того, что запечатлены они на бумаге, – о чем скажет людям бумажный памятник? За тень не уцепиться. А теперь уходит и Стелла – единственная реальность. Ему Стеллы не спасти. И не для того он ринулся из Лондона, чтобы пытаться спасти Стеллу.

Из Лондона он бежал, спасая себя от главного во всей жизни своего врага – от иллюзий. От последней и самой дешевой иллюзии, что он, Свифт, не сумевший совершенствовать человеческий род, смирится и в светлой радости, и в тихом довольстве, и в блаженном спокойствии проведет остаток своих дней.

Покончить с этой иллюзией! Нельзя отказаться от себя на краю могилы, нельзя поддаваться проклятому человеческому стремлению и в самом аду найти местечко поудобнее, попрохладнее…

Он вернется в свою привычную тюрьму, в свой знакомый ад, который раз он возвращается – сколько раз он мерил быстрыми шагами скрипучие мостки?

Довольно. Последние месяцы в Англии – в уменьшенном масштабе – вся его жизнь. И постоянные его попытки растянуть, удлинить ту веревку, к которой он привязан, были они особо смешны сейчас, в эти месяцы. Легко было бы сейчас удлинить веревку, но привязанным он все равно останется. Но и Свифтом он останется – вопреки всему. Назад, в старую тюрьму, с тем, чтоб уж не покидать ее.

Проклятый корабль, проклятое море, проклятая страна; долго ли ему еще ждать – неужели так трудно вернуться в тюрьму!

О, Стелла…

Глава 18 Свифт возглашает тост

Жизни вино высыхает

капля за каплей;

листья судьбы опадают

один за другим.

Омар Хайям

…И при закате своем -

Это все то же светило…

Нонус

Стелла умерла 28 января 1728 года, по-видимому, от туберкулеза. Умерла, как и жила, на своей отдельной квартире, довольно далеко от дома декана – дом был при соборе. Декан не с нею в последние ее часы, он ждет известия о смерти в своем кабинете. Скрывшись за занавеской в своем кабинете, – так передают «очевидцы», – смотрит он, как переносят прах Стеллы в усыпальницу собора св. Патрика.

«Бессердечие крайнего эгоизма!» – восклицают один за другим возмущенные биографы Свифта. Нельзя оспорить эту формулу – так соблазнительна она своей очевидностью. Можно лишь противопоставить ей другую: стыдливость крайней человеческой гордости…

И этой же ночью – так свидетельствует аккуратно проставленная Свифтом дата – он пишет на нескольких страничках, только для самого себя, в форме как бы объективного отчета, характеристику Стеллы: «Дама, с которой я был интимно знаком, в Англии и Ирландии, в этой стране она жила двадцать шесть лет с восемнадцатилетнего возраста… Дама эта обладала лучшими человеческими достоинствами, каковые я когда-либо видел у мужчины или женщины». Затем следуют различные случаи из жизни Стеллы, ее остроумные шутки… Очень сдержанная и спокойная характеристика. Зачем же неистовствовать и бушевать – и против кого бушевать? Против судьбы?

В небольшой плотный конверт была вложена тонкая прядь черных волос, и сделана спокойной, твердой рукой надпись на конверте: «Только волосы женщины». И опять-таки «издевательское, циническое равнодушие», – говорили многие. Но и с миром и с собой, и серьезно и шутя, Свифт говорит только в своей свифтовской манере, тем более он не хочет изменить себе в этот важный час жизни…

Стелла умерла. Но ведь ему нужно жить! И не изменяя себе, в полную свою силу. Не выдавая того, что эта сила стала уже ненужной.

Ибо во все дальнейшие годы этой жизни (целых семнадцать лет, и не менее тринадцати из них в полном сознании) с каждым днем все властнее убеждение: «Я ничего не добился, я – побежден…»

А наиболее ощутительно он побежден в последней битве жизни, в ирландской битве. Пусть остался ирландский народ порабощенным, но если бы сохранились под пеплом хоть искры той воли к свободе, которая, казалось ему, взметнулась мощным пламенем в вудовские дни!

«С каждым годом, а вернее, с каждым месяцем я становлюсь все более гневным, мое бешенство настолько неблагородно, что мне становится ненавистным, в его глупости и трусости, этот порабощенный народ, среди которого я живу… Правда, я думаю, как, наверно, думаете и вы, что уже пора мне покончить с этим миром, но перед тем, как перейти в самый лучший мир, я хотел бы быть в чуть лучшем, а не умереть здесь в бешенстве, подобно отравленной крысе в дыре» – так пишет он в эти годы Болинброку.

«Меня беспрерывно снедает бешенство против мерзостей, творящихся в обоих королевствах, и особенно в этом. Конечно, это слабость» – так он пишет Попу.

Высказывая желание, чтоб тело его было похоронено не в Ирландии, а хотя бы в Холихеде – ближайшем клочке Англии, он пишет Шеридану: «Я не хочу, поскольку это от меня зависит, чтоб даже тело мое лежало в стране рабов…»

Что же, однако, делать, когда чувствуешь себя побежденным!

«Продолжать бороться», – как бы отвечает Свифт.

Он пишет и публикует дальнейшие памфлеты на злобу дня, по поводу различных деталей ирландской политики.