Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а

Он молча смотрит на нее, все тем же неумолимым, безжалостным взглядом. Кровь отливает от ее лица, руки дрожат. С силой бросает он на стол пакет, медленно разжимает губы, мрачно произносит всего несколько слов, безжалостных, как стук топора, – это слова о том, что никогда в жизни он больше ее не увидит. Она падает в кресло. Не взглянув на нее, он повернулся, уходит. Прошла минута. И слышен удаляющийся, замирающий топот копыт. Пакет на столе. В пакете – письмо. Письмо написано рукой Эстер Ваномри – Ванессы и адресовано в Дублин, Эстер Джонсон – Стелле. Через несколько недель Эстер Ваномри умирает от неизвестной причины.

Эффектная сцена. Беда лишь в том, что неизвестно – была ли она в действительности или не была. Но если она и была, то ведь происходила она без свидетелей, а сообщил о ней потомству, неизвестно из каких источников, все тот же Дилэни.

Но сошлось большинство разгадывателей тайн на том, что сцена эта была, а также и на том – очень удобно все это укладывается в стройную концепцию, – что в данном роковом письме спрашивавала Ванесса Стеллу, действительно ли она, Стелла, находится в браке со Свифтом. Оскорбленная Стелла, продолжают отгадыватели, пожаловалась Свифту – остальное все понятно.

И следует третья сцена. Не столь эффектная, но зато печальная.

Январь 1728 года. Свифт у постели умирающей, по-видимому от туберкулеза, Стеллы. Он склонился над ней, он что-то прошептал! Она ответила – четко и выразительно, очевидно специально для того, чтобы это было слышно в соседней комнате:

– Слишком поздно…

Свифт вышел из комнаты. А через несколько дней Стелла умерла.

Об этой сцене поведала потомству некая дама, друг Свифта, Марта Уайтвей, состоявшая при нем в качестве покровительницы больного старика в последние годы его жизни; она-то, по ее словам, и была в соседней комнате. И драматическое восклицание Стеллы, сообщает почтенная Марта, было ответом (тут идет уже откровенный домысел) на предложение Свифта Стелле объявить наконец миру о заключенном в 1716 году их тайном браке.

Но увы, установили исследователи семейных тайн, что как раз в эти дни конца января 1728 года Марты Уайтвей не было в Дублине. А другой друг Свифта, священник Шеридан, авторитетно сообщает, что он-то присутствовал при одной из последних бесед Свифта и Стеллы и что дело обстояло как раз наоборот: Стелла умоляла Свифта согласиться на обнародование брака, а он категорически отказался это сделать.

Итак, можно верить или не верить почтенной Марте, можно верить или не верить не менее почтенному Шеридану. Дело вкуса или, вернее, надобности: как кому нужно для его разгадки заманчивой тайны, так тот и верит.

Друзья Свифта – Дилэни, Шеридан, Оррери – поработали хорошо: они позаботились о том, чтобы дать богатый материал добровольным детективам, упражнявшим свое остроумие на расшифровке тайн, завещанных, по их мнению, Свифтом потомству. Ведь помимо этих и подобных сцен воспроизводят они и домыслы еще более эффектные, возникшие еще при жизни Свифта, все на ту же соблазнительную тему об его интимных отношениях с двумя женщинами.

Воспроизводят, конечно, с оглядкой, с усмешкой, с сожалительным покачиванием головой, с тем пафосом негодующего отрицания, за которым скрывается: о, это, конечно, невероятно, но все же, знаете ли, нет ведь дыма без огня…

А самый упорный из домыслов – склонны ему верить и серьезные исследователи – очень удобно объясняет и возникновение «Гулливера», и вообще «человеконенавистничество» Свифта, а тем более его личные дела: Свифт, как вежливо выражаются стыдливые биографы, «страдал органическим дефектом, делавшим невозможным для него нормальную половую жизнь», то есть, невежливо говоря, страдал половой импотенцией. Богатая, конечно, гипотеза. Непонятно только, почему же в таком случае те же биографы считают его морально виновным в безвременной кончине одной женщины и в страдальческой жизни другой…

Есть и другие гипотезы. Не столь богатые, но также обидные. Гипотеза о том, например, что Свифт вообще был развратник, еще в молодости заболевший венерической болезнью. Очень приятно было воспроизвести эту гипотезу об очень неприятном человеке, с тем, конечно, чтобы тут же негодующе ее опровергнуть.

И если не столь обидна, то зато как интересна следующая гипотеза: оказывается, Свифт был незаконным сыном сэра Уильяма Темпла, и вдобавок незаконной дочерью этого же сэра была Стелла! И случилось так, что узнал об этом Свифт как раз после тайного своего бракосочетания со Стеллой… Ну как же в таком случае не «самый несчастный человек на свете…». И как же, узнав об этом обстоятельстве, не написать в качестве мести человечеству «Гулливера»!

Она плетется и дальше, неопрятно-липкая сеть психологических домыслов и фантастических догадок, в различных сочетаниях переплетаются три женских имени – имя Варина присоединяется к именам Стелла и Ванесса… Друзья Свифта, особенно в последние годы его жизни, жадно шепчутся по углам, а после смерти его сервируют всю эту стряпню в своих воспоминаниях и биографиях под аккомпанемент лицемерно-скорбных покачиваний головой.