Была она учреждением скорее политико-общественного, нежели религиозного характера. Была она создана как таран в руках королевской власти для атаки твердынь феодализма, но ко времени Свифта укрепилась как особая сила в стране, самоуправляющаяся политическая единица: с собственной юрисдикцией, своей налоговой системой и даже представительными органами.
В ведении церкви находились все университеты, большинство средних и начальных школ; личный состав верхов клира – интеллигенты, литераторы, политики; «светскость» этого института – характернейшая его черта. Но в отличие от католицизма англиканская церковь была подчеркнуто национальной церковью – единственной национальной церковью в Европе того времени. И национальный ее дух, и вящая заинтересованность в светских, мирских делах были именно основной причиной выделения из нее многочисленных сектантских элементов, объединенных под общей кличкой диссентеров, или нонконформистов, – свифтовский «брат Джек». То были типические представители религиозно-мистического мышления, с их формулами религиозного «озарения» – «царство божие внутри нас», с их антиобщественной психикой, сектантским индивидуализмом, анархическим отрицанием общеобязательных моральных норм. Они пытались разрушить англиканскую церковь изнутри, ставя ее на одну доску с католицизмом; в ответ церковь провела знаменитый «Тест-акт» (1673), требующий от всех лиц, занимающих государственные должности – церковные и светские, признания тридцати девяти догматов англиканской церкви.
Свифту казался этот институт единственным находящимся вне социальных группировок, вне партийной склоки, независимым от «денежных людей», не подверженным влиянию временщиков и придворных фаворитов; он хотел в нем видеть ту активную силу, которая могла бы быть могучим орудием в борьбе за очищение страны и народа от моральной скверны.
Для него существовала церковь, но не религия; он был церковником, но антирелигиозным, атеистическим церковником. Целиком принимая догматы и обрядности, но не как мистические символы, а как простую формальность, установленные правила, необходимую принадлежность института, Свифт презирал с яростной откровенностью психику религиозности, существо религии, а поэтому и сектантов всех толков. И, защищая интересы института церкви, воинствовал он не за религию – за элементарную человеческую порядочность, за надежду на моральный прогресс.
И еще одно: англиканская церковь больше, во всяком случае, чем политические партии, была связана с народными низами в лице многочисленных и морально наиболее устойчивых элементов своих – сельского клира. Эта функция церкви была для него, плебея, наиболее ценна…
Вот из чего нужно исходить в программе своей деятельности.
Защищать интересы церкви в нынешней политической обстановке борьбы обеих партий, мечтая одновременно о создании какой-то третьей…
Практическая программа? Для кого же – для скромного ларакорского священника? Но ведь это совершенно беспочвенные мечты!
Не такие уж беспочвенные, если вспомнить, что этот ларакорский священник – уже очень известный и ценимый литератор, а кроме того, человек, которому обязаны благодарностью лидеры партии вигов, которая с 1705 года снова близка к власти.
В апреле 1705 года Свифт приезжает из Ларакора в Лондон с официальной миссией. Ирландское духовенство уполномочило его добиваться у правительства отмены некоторых налогов, вносимых церковью в королевскую казну и падавших всей тяжестью своей на низший, сельский клир. Эти налоги были сняты королевой Анной в 1702 году с англиканского духовенства: справедливость требовала ожидать этой льготы и в отношении нищего ирландского духовенства.
Почему был избран Свифт для выполнения этой миссии?
Потому, конечно, что резко выделяется он в среде убогих и нищих ирландских пастырей. Но также и потому, что известны были его личные связи с вождями партии вигов. Желая выполнить эту миссию, надеется ли Свифт, что тут возникнет возможность его личного продвижения – его карьеры?
Надеется и хочет этого.
А как же иначе?
Чем большее положение займет он в церкви, тем полезнее это будет для дела церкви: оставаясь вполне честным с самим собой, не мог он уйти от этого естественного рассуждения.
Рассуждает так не вульгарный карьерист, не «кондотьер» или «наемный брави» – только человек, которому дорого его дело.
Надежды Свифта были достаточно реальны.
«…Лорды Сомерс и Галифакс (Монтегью) пожелали познакомиться со мной и оказали мне все признаки уважения и привязанности… Они очень жалели, что не были в состоянии оказаться полезными мне, и были весьма широки в обещаниях самого большого продвижения, на какое я мог надеяться, если это только будет в их власти».