Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а

Как сказано, письма адресовались Эстер Джонсон и Дингли, но ни в этом, ни в остальных шестидесяти четырех письмах не найти имени Эстер и редко встречается имя «Стелла» – как обычно называл Свифт мисс Эстер. В письмах она МД и иногда, в особо нежных абзацах, ППТ. Четырьмя же буквами ПДФР обычно подписаны письма, и они же встречаются в тексте, когда Свифт говорит в третьем лице о самом себе, – и как раз эти места писем наиболее интонационно выразительны.

Нетрудно догадаться, что эти сочетания букв – аббревиатуры ласкательных и интимных слов, но это только часть сочиненного, Свифтом «нашего маленького языка», по его собственному определению.

И на этом, с трудом поддающемся расшифровке «маленьком языке» выписан ряд фраз и абзацев писем; а когда говоришь на этом языке, нужно губы складывать особым образом: «Когда я пишу на нашем языке, я складываю губы так, как будто говорю на нем», – гласит одна запись.

И тут же, строчкой ниже, запись о важном политическом событии.

Дальше идет игра.

Монолог то и дело театрализуется, превращаясь в прямой диалог между ПДФР и ППТ:

«8, утром. Мне кажется, молодая женщина, я уже много сделал за четыре дня, находясь у конца этой страницы, а очередного письма от МД еще нет. Оказывается, я пишу МД о государственных делах. Как ей это нравится? Помилуйте, ведь желанна каждая строчка, приходящая от ПДФР! Но чтоб сказать правду, я предпочла бы, если бы имела право выбора, чтоб он писал не так таинственно. А теперь, ПДФР, я вам должна сообщить, что вы становитесь дурачком, – говорит Стелла. Ну, это только вы одна так думаете, мадам. Я обещал сегодня утром зайти к Сент-Джону, но мне лень, и я не пойду…»

Это далеко не единственный образчик непринужденного, как бы подслушанного и кем-то записанного диалога.

«12, утром. Я еще не спросил Патрика, какая сегодня погода. Эти два дня шел дождь. Дождливая погода плохо отражается и на моих легких и на моем кошельке. Патрик говорит, что очень ветрено и облачно – горе моим шиллингам! Итак, я встаю и иду к моему камину, – Патрик говорит, что он растопил камин, а ведь сегодня не холодно и не день бритья – все это очень убыточно. Стелла сейчас поднимает свою белую ногу и надевает на нее туфлю… Передайте ей мои приветствия и скажите ей, что я буду сегодня обедать у декана – пусть она тоже придет, или, лучше, Дингли, – напишите ей записку… Это утренний диалог Стеллы, нет, я хочу сказать – утренняя речь. Доброе утро, сударыня, дайте мне наконец встать. Но я вам говорю, она не может сегодня обедать у декана, она должна быть у миссис Проби, эта Уоллс, и пойти с ней в лавку купить ярд муслина и кружев для нижней юбки. Еще раз говорю – доброе утро, сударыня».

После этого можно не удивиться и такой строчке:

«Ну, довольно, слезьте с постели и дайте мне встать», – обращается автор к адресату в одной утренней записи, а перед этим горько жалуется, что Роберт Харли до сих пор еще не представил его королеве.

И на всем протяжении монолога идет нарочитое вплетение элементов игры и забавы в ткань сложной жизни Свифта в этот лондонский период.

То и дело перебивается проза монолога рифмованными строчками, мистификационно выдаваемыми Свифтом за народные пословицы, чужие стихи и т. д.; тут же, рядом, детские загадки, смешные шутки, дурачества – вот он пишет несколько слов с закрытыми глазами, чтоб показать устойчивость своего почерка, то вдруг имитирует почерк Стеллы, то сердится на сделанную кляксу, намекая, что сделал ее нарочно, или сочиняет нарочито плохую остроту и безмерно ею наслаждается…

Не нужно думать, что все эти игры «театра для себя» – теперь, через двести двадцать пять лет, они могут показаться равнодушному исследователю слащавыми, приторно сентиментальными, наивно-глуповатыми, – практиковались Свифтом только в «Дневнике для Стеллы»; он их выносил – вспомнить хотя бы процессию к Кингу, а еще раньше постановку Исаака Бикерстафа – и на широкую общественную сцену. Но, конечно, только в своем внутреннем монологе давал он себе в этом смысле полную волю, не сдерживая размаха бурной своей фантазии.

В этих забавах Свифт отдыхал.

Отдыхал не только «благодетель», «опекун», но еще один Свифт, о котором рассказывает монолог: методический, аккуратный, деловитый буржуа, совсем купец из Сити, добропорядочный, расчетливый, даже скуповатый, и уж во всяком случае отнюдь не грозный боец…

Случилось однажды, что добродушный лентяй Патрик, так мучивший Свифта своей неаккуратностью, купил на свои гроши птичку коноплянку и клетку для птички.

«6 января. Утром. Вчера вечером, когда Патрик еще спал, я вышел, чтоб добавить угля в камин, и увидел в его каморке клетку с коноплянкой, которую он купил, чтоб отвезти ее в Дублин. Он заплатил за нее шесть пенсов. Я уверен, что через неделю она подохнет от тоски. Патрик посоветовался со мной перед тем, как купить ее… Я честно указал ему на величину затраты и на легкомыслие всей затеи, объяснив, что невозможно будет перевезти живой груз через море, но он не хотел последовать моему совету и принужден будет раскаяться…»