Путешествие в Неведомый Край

Деревья стали почти черными; прямые стволы сосен и пихт — некоторые совершенно гигантских размеров — сгрудились вокруг, почти полностью закрыли свет и погрузили мир в тишину: землю устилал толстый ковер из упавших иголок, поглощавший любой звук, черные деревья впитывали даже храп лошади. Таллис перепугалась. Иногда она видела огни, но, подъезжая ближе, находила людей, привязанных к горящим столбам. Мимо нее проносились лошади, так быстро, что она едва успевала заметить всадников, высоких мужчин с желтыми длинными волосами, в шлемах украшенных полумесяцами, шипами или изогнутыми вниз рогами. Они перекрикивались гортанными голосами.

Она выехала на большую поляну и замерла, потрясенная ужасным зрелищем. Посредине были навалены головы, целый холм из голов. Вокруг, как солнечная корона, лежали отрубленные руки и ноги. Туловища были наколоты на ветви сосен, целый круг посеревших тел, издевательски украшенных изодранными плащами и килтами. Щиты, прислоненные к соснам; сломанные копья, лежавшие рядом с ними; тусклые железные шлемы потерпевшего поражение легиона, прибитые к коре.

На гниющих мертвецов глядели четыре тонких деревянных бога, сделанных из переплетенных березовых веток; каждый толщиной в руку, но вдвое выше Таллис, с волосами, сплетенными из волос римлян. На каждого из них был насажен череп, к телу прибито много пар рук, посредине — съежившиеся печальные остатки отрезанного мужского члена. Черты лиц березовых богов были нарисованы кровью, сейчас почерневшей. 

Тела терзали огромные стервятники. Таллис подошла к святилищу, и они в панике взлетели, но тут же, возмущенно крича, уселись снова: они настолько раздулись, что не могли улететь далеко.

Таллис быстро проехала через поляну, и вскоре лес опять изменился. Ей пришлось продираться через заросли падуба и зимний кустарник, осыпавший ее мертвыми листьями. Высокие мшистые дубы вывели ее на опушку, и немного погодя она почувствовала дым костров: перед ней простиралось открытое поле. Однако ни топота лошадей, ни звона клинков — звуков, которые у ней ассоциировались со стычкой или битвой; только странная тишина, далекий знакомый вой ветра и крик подлетающий стаи птиц...

Она подвела лошадь к самому краю лесной страны и, укрывшись в кустах, всмотрелась в слегка приподнятую местность перед собой. О да, она знала ее, помнила каждую деталь. И знала, где стоит, потому что уже видела этот лес с того изогнутого древнего дуба. Отсюда дерево казалось смутным силуэтом, на одной из веток которого мерцал огонек; пламя то взвивалось к самой верхушке, то опадало и исчезало, чтобы появиться опять... как если бы огонь приходил и уходил... огонь не из этого времени; он проводил на дереве краткие мгновения, потом вспыхивал в другом мире, и вновь возвращался на заснеженные ветки.

И под деревом не было никого. Приближалась буря, и поле, через которое тек маленький ручеек, потемнело. Темное поле, усеянное трупами... Битва, которую она видела ребенком, кончилась. Она узнала зловоние мертвых тел. Сломанные копья, разбитые вдребезги колеса от повозок и тела мертвых, которые так волновали ее, когда она пыталась защитить Скатаха от скальдических воронов.

Стая стервятников летела где-то далеко за ней, высоко над лесом. Возможно, как раз сейчас они начинали кружить, вытягиваясь в длинную зловещую линию, которая спиралью спустится в ущелье...

И будет отброшена назад магией огня, мерцавшего через время, магией духа дерева — ее самой, глядевшей на всадницу с вымазанными глиной волосами.

Погребальный костер должен гореть справа. Она опоздала, не сумела спасти его. Ее охватили тоска и печаль, внутрь проник смертельный холод. Она знала, что должна выехать из леса, вопя от горя... но чувствовала только ужасную холодную неизбежность. Где страсть, которую она видела ребенком? Где печаль? Где решимость почтить смерть возлюбленного, горящего на погребальном костре в Земле Призрака Птицы?

Только лед. Только знание. Только неизбежность…

И тут, справа от нее, раздался отчаянный женский крик. Таллис на мгновенье опешила, в голове пронеслась ужасная мысль. Потом послышался удар плетки, захрипела загнанная лошадь, копыта яростно застучали по пропитанной кровью земле. Таллис выбежала из кустов, ведя жеребца в поводу.

Черный дым от погребального костра Скатаха поднимался в сгустившиеся сумерки. Пламя лизало дерево и труп. Казалось, что пламя сгибает руки мертвого воина, двигает их, поглощает их. Фигура в черном только что исчезла в лесу. Таллис подумала, что слышит стук колес тележки...

Из леса вылетела всадница, перемахнула через узкий ручей, подскакала к погребальному костру и объехала вокруг него; за ее спиной вился черный плащ. Сверкающее тело, руки в красных царапинах, черно-белые полосы на лице. И она кричала, печально и гневно, как птицы на рассвете, изгнанные из запретного поля битвы, Земли Призрака Птицы...