Путешествие в Неведомый Край

Она громко и нервно позвала, кого-нибудь. Тяжелые стволы дубов поглотили ее слова, заглушили звук и ответили только птичьими трелями. Таллис прошлась по маленькому саду, осмотрев все: здесь остатки проволочной изгороди, там несколько деревянных планок, пронзенных корнями, возможно, остатки конуры или курятника.

Вздрогнув, она внезапно увидела кишащий насекомыми труп овцы; его бросили в подлеске. Казалось, что окровавленное лицо, с которого содрали мясо, смотрит на нее. Она услышала и жужжание мух; наклонившись поближе, она почувствовала запах разложения.

Кто здесь был?

Усевшись на корточки у еще теплого пепла, она подобрала несколько кусочков костей. Маленькие, от маленького животного... кролик или маленькая свинья. Она обхватила их пальцами, но никакой образ не возник в сознании, и она усмехнулась про себя, вспомнив собственную историю о Лесе Кости.

— Увы, нет таланта к пророчеству, — пробормотала она вслух.

Она собрала еще несколько костей и положила их в карман. Она поискала отпечатки ног, но нашла только следы лошадей. Через сухой папоротник и крапиву они уходили в чащу леса.

И тут она вспомнила юношу в шкуре оленя, на коже которого играло солнце, его плавную, как у зверя, походку, его охоту у реки, такую быструю, такую дикую...

— Так вот где ты прячешься...

Что, если он видит ее? И где он? Она медленно огляделась, но не почувствовала опасность.

В любом случае у нее другая цель. Она прошла сквозь строй молодых деревьев, росших прямо у дома, и толкнула разбитые ставни французского окна кабинета, образовав щель, в которую смогла протиснуться. В комнате оказалось достаточно светло, из-за дыр в крыше.

Повсюду лежали книги, разорванные и гниющие. Таллис прошла между ними, ногой отбрасывая их в сторону, и подошла к главной диковинке, огромному дубу, взломавшему пол и раздваивавшемуся уже в кабинете; обвитый плющом двойной ствол пробил раскрошившийся потолок и торчал наружу.

Некоторые из витрин сохранили свои стекла, но они были перевернуты и их содержимое раскидано по полу. Таллис пробралась через груду разбитой посуды, касаясь осколков и аккуратно отводя их в стороны — на свет появлялись металлические лезвия, сделанные из кремния артефакты и странные костяные статуэтки.

Но она пришла сюда не ради сувениров. Обогнув центральное дерево, она подошла к затянутому плющом столу, который видела во время предыдущего визита.

Начав счищать плющ с выдвижных ящиков, она сообразила, что кто-то опередил ее: плющ был сорван и лежал на столе, как травяная скатерть. Верхний ящик легко вышел, но в нем оказалась мокрая гниющая масса, отвратительно пахнувшая: листы бумаги и конверты, слипшиеся в одно желтое месиво; фотографии и тетради; библия и словарь; пара шерстяных перчаток и кипящая масса личинок.

Таллис закрыла ящик и перевела дыхание, сморщив нос от ужасного запаха. Но во втором ящике она нашла то, что искала: дневник. Она знала, что он должен находиться здесь: дедушка упоминал о нем в своем письме и ей приснился старик, сидевший за столом и писавший в нем — тот самый человек, который изучал «мифаго» Райхоупского леса.

Дневник тоже промок и заплесневел, несмотря на толстый кожаный переплет и водонепроницаемый чехол. Слишком много воды лилось через потолок из дыры над столом, и она просочилась на драгоценные страницы.

И опять... кто-то уже читал дневник. Когда она положила дневник на стол, он открылся ближе к концу и между страницами лежал зеленый лист. Она стала осторожно переворачивать страницы и разбирать слова, хотя во многих местах чернила выцвели, а оранжевая плесень съела бумагу. Наконец она оказалась на странице, где точный округлый почерк можно было легко разобрать. Наклонившись вперед, она начала читать:

Образы мифаго появляются только в моем периферийном зрении. Почему никогда не в прямом? В конце концов, все эти несуществующие образы — просто отражения. Однако образ Гуда слегка отличается от них — скорее коричневый, чем зеленый, и лицо менее дружественное, более призрачное и вытянутое.

Таллис ничего не поняла. Гуд? Робин Гуд? Она осторожно перевернула переднюю обложку, ее руки тряслись. Она пыталась не повредить то, что осталось от книги после многих лет дождей и гниения. На фронтисписе были написаны какие-то слова, и она, с трудом, сумела разобрать их:

Джордж Хаксли. Отчет наблюдений за лесными явлениями, 1923-1945.

Какую-то минуту Таллис молча глядела на надпись, потом вернулась в середину журнала: