Путешествие в Петербург

«Петр сидит под балдахином. Парик фигуры из собственных волос государя, а его кафтан тот самый, который был на нем при короновании Екатерины. В той же зале находится мундир Преображенского полка, шарф, шпага и треуголка Петра, простреленная под Полтавой…»

В моем далеком детстве и я видел воскового Петра в полутемной галерее Эрмитажа. Ребенка пугало это потускневшее от века лицо со стрелами черных усов, с мертвенным и вместе странно-живым блеском выпуклых агатовых глаз, и этот коричневый пыльный кафтан, и рыжеватые, выцветшие волосы, и трость, сжатая в восковом кулаке.

На моей памяти фигура Петра уже была недвижной – испортился механизм, а говорят, что раньше – едва входил посетитель в полутемную галерею и едва нажимал скрытую планшету на пороге, подымался с кресел огромный Петр и, блистая агатовыми глазами, три раза стучал грозной тростью…

Мы опускаем описания памятников и дворцов, но скажем все же, что в 1840 году вы могли видеть «в одной из зал Академии художеств свежее полотно Карла Брюллова «Последний день Помпеи», выставленное для обозрения публики».

Исаакий еще стоял в лесах, но на его фронтоне, со стороны Невы, вам уже могли открыться «величественные барельефы «Воскресения», работы славного французского скульптора Лемьера, автора скульптур, украшающих фронтон Мадлен».

Право, кто из нас знал, что Мадлен, которую парижский эмигрант видит почти каждый день, так странно близка нашему далекому, померкшему Исаакию?

И не раскрывается ли в этих барельефах Лемьера на Исаакий одно из таинств былой империи – творческое сочетание России и Европы в единый образ, и притом на самых высоких дорогах художества и красоты?…

А у Михайловского дворца – если упомянуть и о дворцах – вы могли тогда увидеть «в саду, под молодыми деревьями, несколько бонн, которые приходят сюда играть с детьми».

И в Императорской публичной библиотеке, в вестибюле, вы прочли бы, что библиотека открыта для посетителей три раза в неделю: в среду, четверг и пятницу, от 10 часов утра до 8 часов вечера…

Бонны в дворцовом саду и эти часы библиотеки – такие живые, точно написанные сегодня для нас, – вот о таком Петербурге – не о величестве его архитектуры, а о живом Петербурге сороковых годов, со щемящим светом невских закатов, и расскажет вам французский гид Беллицарда.

Его неизвестный автор вовсе не думал о потомстве. Он обращался к живому современнику, и потому, вероятно, с магической силой, живым огнем, горит в этой маленькой книжке старинный Петербург.

И все давно мертвые имена, которые он вызывает, и мелочи, упоминаемые им вскользь, – подымутся и окружат вас странно-живой толпой.

Точно ничего не свершилось, а есть то, что было и будет, и непогасим вечный город Петра, и дышит сегодня так же, как и в далеких сороковых годах…

Правда, у Чернышева моста или на Невском проспекте вы можете встретить невысокого и худощавого человека с очень длинным носом.

Незнакомец, чуть горбясь, быстро пройдет мимо, обдав вас холодным шумом черной шинельки. Вы заметите пустынный и тягостный огонь его глаз. Так, может быть, встретите вы Гоголя, бегущего от призраков и страшилищ, уже окруживших его в столице.

Но ваш гид не встретит там призраков.

Прежде всего он посоветует вам разменять тысячу рублей синими ассигнациями на серебро: за тысячу вам дадут 285 рублей и 71 и три седьмых копейки серебром. Заметьте, что николаевский рубль равен примерно 13 теперешним франкам.

Идите же отдыхать с дороги в гостиницу ли Демута на Мойке, или в его же ресторацию на Большой Конюшенной. Там бывает высшее петербургское общество, вероятно, потому, что ресторация Демута – старейшая в столице.

Или остановитесь вы в гостинице Кулона на Михайловской, а то в Парижской гостинице на Малой Морской, в меблированном доме госпожи Энгельгард на Невском, у вдовы Готье на Вознесенском?

Обед у дорогого Кулона по карте – от 1 рубля 15 копеек до 7 рублей 15 копеек серебром, а цена «за аппартамент» от 7 рублей 15 копеек до 71 рубля 40 копеек в неделю.

Но на Васильевском острову вы все найдете гораздо дешевле – хотя бы в меблированном доме Жана Кольера или в немецкой гостинице вдовы Гейде на первой и второй линии Большого проспекта. «Табльдот там прост, хорошо сервирован и стоит всего 50 копеек серебром. Комнаты в неделю – от 3 рублей 15 копеек до 10 рублей», тоже почему-то с 15 копейками.

Всех гостиниц и рестораций не перечислишь. Разве отметим еще «Неаполь» у Обухова моста и «две русские ресторации Палкина против Гостиного двора, на углу Невского и Большой Садовой»… Как видите, знаменитый Палкин – старинное петербургское имя.

Что касается кондитерских и кофеен, то их «содержат в столице почти исключительно швейцарцы».

«В кофейнях вы найдете все иностранные и русские журналы. Особенно славится Китайская кофейня Беранже и Вольфа у Полицейского моста. Летом ее галерея превращается в приятный павильон, убранный цветами».

Также хороши кофейня Излера, и Швейцарская кофейня Доменика на Невском, и три кофейни Беранже у Синего моста, у Малой Морской и на Адмиралтейской площади.