Читаем Путешествие в прошлое полностью

Итак, походным маршем следовали мы на юг острова. Где-нибудь на берегу речушки, недалеко от какого-нибудь селенья мы останавливались, разбивали палатку и устраивали привал. На костре готовился обед или ужин, а местные жители, сердобольно смотрели на нас и несли кто молоко, кто свежеиспеченный хлеб. И молоко, и хлеб были такие душистые, а вкус такой потрясающий, что этим привалы основательно врезались в память на многие десятилетия. А люди какие были добросердечные, открытые и приветливые. Таких позднее я встретил в середине семидесятых в Ленинграде, когда на каникулах поехал на свой страх и риск – в летний сезон не найти там приюта – с адресами двух незнакомых мне людей. Поезд прибыл рано утром. Предварительно я уже изучил карту города для ориентирования и представлял, где протянулся Московский проспект. Шёл не спеша, т.к. слишком рано заявиться и проситься на постой было неудобно. Быстро нашёл дом и поднялся на нужный этаж. Дверь мне открыла женщина, у которой я спросил своих незнакомых «знакомых». Квартира была, очевидно, коммунальная. Она сказала, что наверно они уже ушли на работу, но я могу вот здесь раздеться и пройти в комнату, на кухне попить чаю. Я, конечно, отказался. Мне было очень неудобно оставаться в чужой квартире, я извинился и ушёл искать второго знакомого (он был, что называется, десятая вода на киселе нам родственник и никогда меня не видел, но хорошо знал моих родителей), у которого я и остановился. Теперь времена изменились, и люди тоже – стало рискованно оставлять незнакомых в квартире. Тем приятнее сегодня вспомнить тех, из далёких 60-70-х, не только за то, что нам молоко с хлебом несли, но и за свою готовность приютить. Так что много произошло перемен в жизни острова со времён А. П. Чехова за годы Советской власти, а главное – там жили уже не только «каторжане», беглых и вовсе нельзя было встретить – от кого бежать? Потихоньку остров заселялся хорошими добрыми людьми, о чаяниях которых, правда, не часто вспоминала федеральная власть. Да и сейчас не очень вспоминает – всё больше про Сахалин-1 и Сахалин-2… Но и это не про Сахалин, а про нефть, которую выкачивают скорее в интересах частных лиц, больше иностранных, чем сахалинцев.

Вернёмся в безмятежное детство: в Южно-Сахалинске мы остановились в Доме пионеров. На ночлег постелили нам матрасы прямо на полу в спортзале. Днём покатали по городу, предварительно меня, как самого маленького, спросили: на какой машине я хотел бы ехать? Я тут же выпалил – на ЗИСе. Откуда я знал эту марку машин – ума не приложу. По Поронайску такие не разъезжали. Должно быть память удерживала картинку московских улиц, где машин хватало – и Побед, и ЗИСов. Разумеется, меня посадили у окошка, и мы отправились на экскурсию. Побывали в местном кинотеатре – там посмотрели детское кино «Косолапый друг», и на этом наш поход закончился. В памяти больше ничего не сохранилось. По радио часто звучали песни в исполнении Ирины Бржевской. Обратно в Поронайск отправились на поезде.

В школе был у нас и трудовой семестр, когда нас отправляли на местном поезде (типа нынешних электричек) на обработку полей с турнепсом. После завершения полевых работ мы втроём с моими приятелями – Володей Соловьёвым и Володей Степановым – перед возвращением домой решили сходить на речку искупаться. Купанье наше затянулось так, что, вернувшись в лагерь, где мы жили по-походному в палатках, мы никого из практикантов не застали. Оставалось там только несколько человек – работников этого совхоза. Увидев нас, они сильно удивились: как наши сопровождающие нас недосчитались и уехали?

– Что же с вами делать? – озадачились ребята.

Сначала надо покормить, решили они, и мы вместе с ними пошли ловить рыбу на уху. Речка была неподалёку от лагеря. Речкой её назвать было трудно, т.к. воды в этом месте в ней было по колено, может чуть больше. Рыба шла, очевидно, на нерест, и местные жители вышли на её заготовку с вилами: стоя почти посередине реки, накалывали тушки и выбрасывали на берег. Много не заготавливали – хранить ведь негде. Так и наши опекуны накололи несколько штук, и мы двинулись в обратный путь. В котле, в котором готовилась уха на костре, было тесно – уха получилась такой густой и наваристой, какую я не пробовал больше никогда. Удивительное свойство памяти: как мы размещались в палатках, где умывались и обедали, что ели – совсем не помню, а эту уху помню очень отчётливо. После ухи мы пошли в ближайшие места обитания военных. Там попросили, чтобы нас доставили на вокзал и посадили на электричку. Так мы вернулись с трудовой практики. Всё, что теперь вспоминается, было и интересно, и в каком-то смысле познавательно, заряжало нас, детей, целым калейдоскопом эмоций. Наблюдая за сегодняшними детьми, невольно задаёшься вопросом: от компьютера разве они получат правильные эмоции?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное