Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918

В настроении съезда появилась надежда и уверенность, прежде чем он завершился, чему способствовало присутствие крестьянских депутатов, собравшихся в большом количестве, и съезд был оживлен сверх меры. Были представлены все отдаленные провинции этой многонациональной, многоцветной толпы, многие из них были одеты в живописные национальные костюмы, и они выражали свое присутствие песнями и аплодисментами, своей верой в будущее правительство рабочих и крестьян. И теперь, с этими последними известиями казалось, что социалистическая республика не будет совсем одна.

Ленин отражал растущую надежду в своей речи, произнесенной в последний день. Его первая речь, на второй день съезда, была задумчивой. Маркс и Энгельс сказали: «Французы начнут это, германцы закончат». Но сегодня, сказал он, мы можем видеть, что легче начать революцию в странах, которые не так богаты и кто не может подкупить высшие слои рабочего класса. Псевдосоциалистические партии Западной Европы ничего не сделали. «Все повернулось по-другому, не так, как ожидали Маркс и Энгельс… Русские начали это, германцы, французы, англичане завершат, и социализм победит». Однако Ленин предусмотрительно не сказал, когда он победит в России.

Теперь, в последний день, он сослался на сообщения о победах Советов над Радой на юге и о забастовках в Германии в последние несколько дней и сказал:

– Мы не одиноки. Вы читали новости о революции в Германии. Пламя революции приближается все ближе и ближе к старому порядку. И мы, кто образовал Советы, вдохновили другие страны сделать такие же попытки. У трудящихся нет иного способа покончить с бойней.

– Мы закрываем этот исторический съезд Советов, когда все, похоже, указывает на то, что мировая революция нарастает и что не далеко то время, когда рабочие всех стран объединятся в одно государство и вместе построят новую социалистическую систему.

Это был конец речи, и все стали расходиться по домам. Мы никогда не слышали, чтобы Ленин выступал так, как он это сделал на закрытии Третьего съезда.

– Наверное, мне бы Владимир Ильич нравился больше, если бы он был желчным человеком, по крайней мере, более приземленным, каким он был вчера. Он лучше, когда не слишком увлекается надеждами, – тихо произнес Рид. Это прозвучало почти как вопрос.

– Я знаю, – ответил я. – Вы боитесь, когда видите всех вокруг такими эмоциональными, вы боитесь заразиться их лихорадкой, и что же тогда произойдет?

При всем волнении тех дней, что проходил съезд, Рид меньше всего волновался о деле его назначения гениальным консулом в Нью-Йорке, хотя к тому времени об этом было объявлено без излишних фанфар. Джон слишком был занят мировым горизонтом, чтобы думать о маленьком зловещем облачке, нависшем над его головой.

Глава 12 ВОЙНА НЕРВОВ

Быть может, речь Ленина на закрытии Третьего съезда удовлетворила делегатов, но только не нас с Ридом, и в этом мы были более чем уверены, при мрачном свете следующего утра. Дебаты вокруг Брест-Литовска все еще яростно продолжались, умаляя тем самым важность всего прочего. Небольшой фурор произвело объявление о том, что Рид займет пост генерального консула в Нью-Йорке. Большевистские газеты и издания левых эсеров начали всерьез обсуждать, будет ли поднята перчатка, брошенная немцами, или их условия будут приняты, чтобы выиграть «мир ради передышки». В глазах крайних левых Бухарина, Радека, Дзержинского и остальных Германия не осмелится наступать. И все равно, ни одного публичного слова не было сказано Лениным. Это игнорирование теперь казалось странным в его заключительной речи; мы еще не знали о том «заговоре молчания» по сути аргументов, который проявит себя в конце февраля.

Мы спрашивали себя, почему наша первая реакция на эту его энергичную последнюю речь ощущалась так, словно его речь отвечала на вопросы, хотя о них вообще ничего не было сказано. Мы пришли к выводу, что неосознанно мы попали под магию догматиков. Сюда относились Бухарин, Радек, Дзержинский и Иоффе, а также некоторые наши друзья из левых эсеров, которые публично еще не возражали против сепаратного мира, а также большинство знакомых нам анархистов. Не совсем признавая его, мы чувствовали, что сепаратный мир будет предательством интернационального социализма и что Советы должны придерживаться жесткого и в равной степени враждебного подхода к империализму, не важно, к Антанте или центральным властям. Послушав Ленина, мы обрадовались, преждевременно. Предчувствие беды, которое витало над съездом в предыдущую ночь, улетучилось, и мы, как два пожилых государственных мужа, охранявшие революцию, пребывали в надежде на то, что Ленин не становится легковерным.

– Вы – поэт с нежным сердцем, Рид, вот в чем дело, – беспечно сказал я. – У вас нет ни стержня, ни настоящего владения диалектикой.

– А вы должны закончить свои дни как уэльский певец – бард. Может, так оно и будет, – путешествующий трубадур.