Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918

Не все годы были для меня такими же беспечными, как тогда, примерно через девять месяцев после того, как я потерял свою рукопись во Владивостоке и начал писать книгу заново в маленьком домике Джона Рида на поросших лесом холмах над рекой Гудзон. Это верно, что я страдал от острой боли – мучил ишиас, и Джон с профессиональными приемами время от времени поглаживал по изнемогавшей от боли спине и ноге. Надежды у нас были возвышенны, в воздухе носилась весна, и мой радикулит не имел значения.

Мы с ним много говорили о России, хотя Джон начал отклонять приглашения, чтобы проводить организационную революционную работу и писать. Когда я спорил с ним, что для меня важнее говорить, нежели писать, раньше, чем страна погрузится еще глубже в интервенцию, и пока есть еще шанс повлиять на правительство, он возражал. Нет, я должен больше писать, он не переубедит меня; слишком мало людей побывали там, я могу обратиться к большей аудитории в печатном виде, и это важнее, чем если я буду просто говорить, кроме того, Робинс теперь выступает против интервенции86.

Вот почему он заставил меня выехать из Кротона, чтобы посмотреть, что я сижу и пишу.

Каждый из нас в то время делал свой выбор. Мой состоял в том, чтобы способствовать пониманию США наших воюющих товарищей и дела социализма, для чего я пытался достучаться до тех, кто еще не был завоеван, главным образом – до людей среднего класса. Рид должен был организовать авангардное движение, чтобы устроить здесь революцию. Для нас обоих, увидевших революцию, все остальное имело второстепенное значение. Поскольку для нас обоих и для мира, если бы он только об этом знал, все должно измениться.

Каждый раз, когда я возвращался в Советскую Россию, меня поражали происходившие там перемены, и вместе с ними приходили головокружительные перевороты в политике. В первый раз я вернулся в 1922 году и оставался до декабря 1927-го. За эти годы я в основном побывал в деревнях, вместе с Люситой Сквайр, которая поехала в Россию в 1922 году, чтобы создать фильм о строительстве для квакеров. Мы познакомились и поженились. Вместе мы объездили множество деревень, часто наезжали в села по отдельности, а затем встречались, чтобы свести воедино наши открытия. Люсита училась на кинематографических курсах, на самом деле она была первой «пишущей девушкой» в Голливуде. Теперь, когда наши кофры иссякли, она бросилась в Лондон, чтобы писать сценарии, чтобы восполнить их.

Когда я приехал в 1922 году, голод начинал исчезать, однако в деревнях на Волге те, кто выжил, рассказывали леденящие душу истории. Их я передавал без изменений, и некоторые из них есть в моей книге «Русская земля. Нэп» (Новая экономическая политика, которая была введена в 1921 году); спекуляции, экспериментирование и новые предприятия были руководящей линией партии в те дни. На каждой деревенской улице можно было почерпнуть какую-нибудь историю, и я писал об этом в периодические издания, такие как «Хариерс Атлантик Мантли», «Йейль ревю» и «Азия» и печатающийся на мелованной бумаге ежемесячный журнал, помещавший большое количество иллюстраций.

Среди крестьян я чувствовал себя лучше, чем в городах. Я любил саму русскую землю, и это ощущение родства с крестьянами присутствовало у меня повсюду, где бы я ни был. Я удалялся от лесистой местности Карпово, что находится к северу от Архангельска, проехав шесть дней и ночей на лодке, как новичок, чтобы добраться до деревень на Черном море и Кахетии в Грузии. Но, отдавая должное уважение Луису Фишеру, который в своей автобиографии «Люди и политики» любезно ссылается на меня как человека, «который понимает, что было толстовского в душе русского крестьянина», должен заметить, что в моем выборе присутствовали практические соображения и логика. Меня меньше интересовали новости о политических событиях, источники которых находились в Москве или в Ленинграде, чем их воздействие на жизнь страны, а Россия в основном была крестьянской. Если великой задаче – добиться социализма, начатой Лениным, суждено продолжаться, революцию следовало бы перенести в деревню.

Некоторые корреспонденты, в частности Уолтер Дюранти из «Нью-Йорк тайме», были преисполнены энтузиазма по поводу нэпа до такой степени, что полностью не понимали его. Они были не одиноки: некоторые большевики питали фантазии о бесконечном богатстве и изобилии. Бухарин говорил крестьянам: «Обогащайтесь», и те, кто могли сделать это, так и делали. И далеко не один революционер старой закалки, видя социалистическое государство прибежищем махинаций на рынке и частной инициативы, покончил с собой, лишь бы не приобщиться к нэпу.