Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918

Ленин уехал, машина, в которой он сидел, укатила, а мы медленно пошли пешком с Манежа в окружении толпы, после того как прозвучали три выстрела. В него выпустили три пули, пробившие машину. Фриц Платен, швейцарский левый социалист, сидевший рядом с Лениным на заднем сиденье, был ранен в руку. Это была первое покушение на жизнь Ленина, сделанное будущим убийцей, спрятавшимся на боковой улице. Преступнику удалось скрыться.

Потрясенные, мы с Бесси Битти поспешили к месту происшествия, пробиваясь сквозь толпу. Нам нужно было выяснить наверняка, не ранен ли Ленин.

– Подумать только, он только что стоял, разговаривал с нами! – в слезах воскликнула Бесси. – Может, ничего этого не произошло бы, может, убийца не пришел, если бы он уехал вовремя.

В ту ночь мы были очень напряжены, даже после того, как узнали, что Ленин не пострадал.

За несколько недель до этого покушения на Ленина мы с Ридом сообщили нашим друзьям-большевикам, как один богатый спекулянт сказал нам, под строгим секретом, что у него есть миллион рублей для человека, который убьет Ленина, и что он знает еще девятнадцать людей, готовых отдать такую же сумму или даже еще больше. Он был одним из bon vivants, недавно разбогатевших на военных сделках, который подпольно поставлял товар в Германию и любил развлекать журналистов. Гумберг представил нас ему, и мы поехали к нему домой, надеясь на щедрое угощенье; и мы не были разочарованы.

27 января мы наткнулись на Билла Шатова в Мариинском театре, где у нас были хорошие места за четыре рубля; мы собирались слушать «Севильского цирюльника». Шатов волновался, что люди из Смольного недооценивали генерала М.В. Алексеева, который организовал на Кавказе Добровольческую армию из белогвардейцев.

– Я уверен, что силы его невелики, но они сожгли мосты. Что для них смерть? Поэтому они станут драться. Потому что жить при большевиках – это значит расстаться со всеми привилегиями, которые делают для них привлекательной жизнь.

Позже мы пошли в кафе «Эмпи», которое было «национализировано» сейчас и переименовано в кафе «Интернациональное», и Шатов продолжал свою речь. Франция непрерывным потоком льет деньги в руки этих белых негодяев, и англичане вскоре последуют их примеру. Добрый старина Билл. Для анархиста, а он остался таковым даже годы спустя (когда мой друг нашел его, он тогда заведовал банком в Ростове), он был весьма практичным парнем и всегда преданным большевикам. Когда на следующий день я спросил об этом Петерса, то, как напоминает мне мой дневник, казалось, что Шатов был прав.

«Петере сегодня не видит большой опасности ниоткуда, но полагает, что опасность исходит от недостатка хлеба. Он обвиняет Министерство продовольствия за сокращение рациона до четверти фунта в день и говорит, что за два дня до этого хлеба, казалось, достаточно, чтобы можно было не делать такого сокращения».

Фактически, было еще столько вопросов, о которых следовало беспокоиться, что растущая вера в интернационализм оказалась весьма кстати. По мере того как переговоры в Брест-Литовске заходили в тупик, потребность верить в интернационализм росла. Это была унизительная ситуация, несмотря на маску смелости, которую надели на себя переговорщики. Если они не собирались соглашаться на «бандитский мир», как его назвал Ленин, то Советы должны получить помощь. Интернационализм больше не был такой благоприятной, желанной идеей или идеалом; он был настоятельной необходимостью.

Но то, что было необходимым, нельзя было получить по приказу. Ленин, настроенный скептически, желал дать этому шанс. Он ждал, хотя и не слишком надеясь, пока Троцкий, высокомерно и самоуверенно державшийся перед германскими генералами, пользовался блестящими инвективами и мастерской, искусной логикой, чтобы бросить вызов интернационалистам всех народов, в надежде привести в движение массы немецкого народа. Как позднее писал Ленин: «Мы послали призыв, боевой клич интернациональной революции рабочего класса». Однако пролетариат других стран не внял этому призыву.