Путешествие в Россию

Когда мы взяли курс на Мон, отстоящий от Пернова на 14 миль, дул сильный ветер, а мы шли на всех парусах, и корабль резким движением наскочил на скалу. Поэтому сделали так: ослабив и опустив паруса, мы на протяжении часа простояли на ней при большой опасности для себя, но милость Господа, который и раньше спасал нас от многих больших опасностей, после долгих мытарств и в этот раз привела нас в гавань невредимыми; оттуда [мы отправились] в Аренсбург [и] прибыли [туда] в ноябрьские ноны. Там мы были с почетом приняты наместниками и знатными людьми острова, которые воздали великую благодарность Всемогущему Господу за то, что он освободил нас невредимыми из рук самого настоящего фараона[671], то есть Московита, злейшего врага германцев, и возвратил нас на давно и страстно желаемую землю. Они выказали себя готовыми к оказанию нам всяческой благосклонности, с радостью узнали о договоре, заключенном между Московитом и королем [с той целью], чтобы они не испытали на себе варварских русских обычаев, [как это были вынуждены сделать] другие ливонцы, которые за столько веков привыкли к германским законам[672].

Там мы пробыли до 20-го [ноября], потому что решили возвращаться к родным местам через Германию, [чтобы] избежать мороза и других трудностей на море. Мы позаботились о том, что было нужно для путешествия.

Вот, любезный читатель, то, что я хотел вкратце рассказать об этом нашем путешествии в Россию, теперь в мои планы входит в кратких словах описать возвращение оттуда в Данию. Но прежде чем перейти к этому, я хочу добавить к моему повествованию еще краткое описание того, что, вероятно, из-за недостатка времени и быстроты [нашего] передвижения я опустил раньше.

В рассказе о путешествии в Россию уже было упомянуто, что татары могут брать себе [столько] жен, сколько захотят, о чем мы узнали в Новгороде.

Там был татарин, которого жители именовали цезарем[673], он содержал 6 жен, происходивших из знатных ливонских родов, с которыми он по очереди совокуплялся, однако все эти 6 жен признавали и чтили как свою госпожу седьмую его жену — русскую. Когда он хочет насладиться любовью с другими, он посылает той, которая внушает ему страсть и чьей любви он желает, кольцо или иной знак. Получив его, она показывает, что готова исполнить все что угодно и исполняет обязанности супруги до тех пор, пока он не воспылает любовью к другой и не вызовет [ее] к себе подобным же знаком.

[Также] я упомянул об Исдане Ивановиче, недавно отправленном послом к римскому императору[674]. Нужно обратить внимание, что этот человек оказался низким и неблагодарным, он совсем не выказывал к нам расположения, пока мы в течение месяца были в Дерпте, [и] чуть ли не желал нас признавать, хотя [раньше] очень часто обещал обильно отплатить за ту щедрость, которая была проявлена по отношению к нему в Копенгагене. Если ты спросишь, в чем она заключалась, мы не постесняемся об этом рассказать, однако не с той целью, чтобы вопреки благопристойности восхвалять себя, но скорее для того, чтобы показать неблагодарность этого животного и его каверзный характер.

Наш король одарил его золотой цепью, хотя он не был послом к его величеству, но оказался там [в Копенгагене] по воле случая, [надеясь], что его в безопасности доставят на родину на королевских кораблях. [И действительно,] затем он был благополучно доставлен на них в Пернов; в противном случае он едва ли увидел бы родные места из-за шведского флота. Что касается лично меня, то я, стремясь оказать ему любезность, пока он был в Копенгагене, каждый день посылал ему вино, рыбу, зайцев, коз и прочее необходимое, пригласил его на обед, с почетом принял и угождал как мог, подарил ему ружья и другие подобные [вещи], то же самое делали Грегерс и Арнольд, определенно считая, что он примет это с благодарностью и в России отплатит [тем же]. Но там я понял, что он очень далек от этого, ведь, отбросив всякую порядочность и забыв все обещания, он показал себя неблаго-дарнейшим и в высшей степени нелюбезным [человеком].

Когда мы упоминали о крепости Оберполене, я забыл отметить то, что мы видели там, а именно, что трупы повешенных на виселицах терзали собаки и догрызали вплоть до костей. При этом повсюду на дороге [можно было увидеть] головы убитых, надетые на колья заборов, так же как и валявшиеся на дороге непогребенные мертвые тела.

Не стоит скрывать [и] того, что русские столь бесчеловечно обращаются со своими пленниками, что не позволяют им ничего принимать от послов и путешественников, препятствуя этому как могут, и запрещают подавать им милостыню. Когда мы были в Дерпте, слыша крики этих несчастных, мы послали им 20 талеров, но им не разрешили их взять, вместо чего наказали плетьми тех, кто позволил нам приблизиться [к ним].