Путешествие в седьмую сторону света

- Идем, к маме зайдем, а потом выпьем с тобой твоего коньяка. Хорошо? - предложил Павел Алексеевич и подтолкнул Таню к материнской комнате.

- Ты ей про Виталика сказал? - шепотом спросила Таня.

Павел Алексеевич покачал головой:

- Не надо.

Они сидели втроем, впервые за несколько лет. Елена в кресле, Таня на ее кровати, от которой пахло не то кошками, не то старой мочой. Павел Алексеевич придвинулся поближе вместе с круглым табуретом...

- А не выпить ли нам немного, девочки? - спросил он бодро, но тут же и осекся: Елена смотрела на него с ужасом.

- Выпить, выпить, мамочка! - закричала неожиданно Таня и принесла мгновенно из коридора свой коньяк.

Павел Алексеевич пошел за рюмками.

- Ты думаешь, что... Не правда ли... Павел Алексеевич говорит... проговорила Елена неуверенно и бессвязно, но с несомненным протестом.

- Ну что ты, мам, одна рюмочка...

Павел Алексеевич стоял в дверях с тремя разномастными рюмками. Оказывается, Леночка не все на свете забыла - вот вспомнила же сейчас, что муж у нее алкоголик. Встревожилась за него при виде бутылки...

- А тебе полезно, Леночка. Для сосудов хорошо, - улыбнулся Павел Алексеевич.

Елена неуверенно протянула руку, взяла неловко в горсть зеленую мокрую рюмку. Вязанье соскользнуло с колен на пол. Младшая Мурка тут же тронула его лапой. Елена забеспокоилась, рюмка покривилась, немного коньяка пролилось.

- Смотри, Таня... Упало все... как это... мокро...

Поставить рюмку и поднять вязанье она не могла, это было слишком сложной последовательностью движений...

Павел Алексеевич поднял вязанье, положил на кровать. Налил себе и Тане:

- За твое здоровье, мамочка.

Елена слегка водила рюмкой перед собой, Таня прислонила рюмку к ее рту, и она выпила. Они просидели вместе почти час, молча и улыбаясь. Пили медленно коньяк, ели пирожные. Потом вдруг Елена сказала совершенно внятно и определенно, как давно уже не говорила:

- Какой хороший вечер сегодня, Танечка. Как хорошо, что ты приехала домой. Пашенька, помнишь Карантинную улицу?

- Какую Карантинную? - удивился Павел Алексеевич.

Елена улыбнулась, как взрослые улыбаются несмышленым детям:

- В Сибири, ты помнишь? Ты нас оттуда в госпиталь забрал... Мы там хорошо жили. В госпитале.

- Так ведь мы и теперь неплохо живем, Леночка. - Он положил руку ей на голову, провел по щеке - она поймала его руку и поцеловала...

Вот ведь какие странности - не помнил Павел Алексеевич никакой Карантинной улицы. А Елена помнила. Что за прихоти памяти? Совместная двадцатилетняя жизнь, в которой один помнит одно, другой - другое... В какой же мере была она совместной, если воспоминания об одном и том же так различаются?

Вскоре приехал Гена Гольдберг. Рассказал то немногое, что узнал о вчерашнем происшествии. Брат поздно возвращался домой и избит был в своем парадном. Нашел его только ранним утром помешанный на оздоровительном беге сосед, который вышел в седьмом часу совершать свои спортивные подвиги. Сослуживцы Геннадия сказали, что несколько раз в течение последней недели ему звонили, угрожали.

- А тебе не звонили? - поинтересовалась Таня.

- А мне-то чего звонить, я-то в стороне от этого, - как будто оправдывался Гена.

Дело, по-видимому, было в том, что Виталий только что вернулся из Якутии, где собирал антропологические данные по северным народам. Его вызвали в первый отдел и предложили сдать все материалы по командировке на том основании, что тему его решили засекретить. Он отказался. В чем заключался секрет, давно уже знал весь мир: северные народы спивались и вымирали, численность якутов и других представителей сибирских народов сократилась за последние двадцать лет вчетверо. Все это входило логичнейшим образом в теорию Ильи Гольдберга о генетическом вырождении советского народа, но не согласовывалось с концепцией золоченого чуда на ВДНХ под названием фонтан "Дружба народов".

Немного позже пришла Тома. Ее пригласили выпить вместе со всеми последнее, уже с донышка. Она с этой рюмки опьянела и стала громко смеяться. Вечер нарушился. Таня поцеловала мать, отца, надела китайское пальто и, вспомнив о Василисе, пошла, уже одетая, с ней проститься. Вошла в темную камору, щелкнула выключателем. Лампочка давно перегорела, но этого Василиса и не знала. Она повернула голову на щелчок:

- Таня?

Таня поцеловала Василису в темечко, покрытое черным платком:

- Скажи, чего тебе принести?

- Ничего не надо. Сама-то приходи, - неприветливо ответила Василиса.

- Я прихожу...

Таня вышла вместе с Геной на улицу. Он взялся ее провожать.

Тома повела Елену в ванную сменить многослойные тряпки, уложенные мягким валиком в старые купальные трусы, натянутые под более просторные панталоны, на сухую прокладку. Тома не обращала ни малейшего внимания на ее стыдливое сопротивление, она делала это каждый вечер и каждый вечер приговаривала скороговоркой, без всякого укора:

- Да вы стойте, стойте, мамочка, поменять надо мокрое... Вы же мне мешаете...