Когда в начале марта я отъезжал из Иркутска, то совсем не был намерен оставаться до лета в пограничной забайкальской стране; рассчитывал, напротив, возвратиться через Байкал еще зимним путем. Но вот рассказывают мне в разных местах, что в Селенгинской степи, невдалеке от крепости Харачайской живут десять сойотских племен, надо удостовериться в действительном существовании их. Приехавши в Селенгинск, узнаю, что из этих племен, известных у бурят под общим названием соис, быть может, очень немногие происходят от сойотов, теперь же чистейшие буряты. Этим бы я покончил мои дела в Забайкалье, если бы дорогой не проведал, что забайкальская страна в особенности богата курганами и другими остатками древности, которые по данной мне инструкции я обязан был исследовать. Во время пребывания моего в Селенгинской степи мне посчастливилось быть свидетелем драгоценной находки, хозяин которой готов уступить ее Академии за дешевую цену. В надежде добыть что-нибудь для археологии и в то же время расширить мое этнографическое и лингвистическое изучение я решил проехать еще далее на восток, изъездить Забайкалье в различных направлениях.
С этой целью я выехал из Селенгинска в половине марта. Пробыв, благодаря радушному приему китайцев, несколько дней в Кяхте, из нее отправился я в Кударейскую степь, славящуюся множеством каменных холмов и курганов. Мне хотелось разрыть один из них, но вскоре должен был отказаться от этого, потому что земля не оттаяла еще, а у набранных для сей цели бурят не было и самых необходимых орудий. К тому же суеверные буряты боятся курганов, на беду мою, в самом начале работы поднялась страшная непогода, и все они разбежались в разные стороны с такой быстротою, как будто души усопших вышли из могил и преследуют их по пятам.
Проученный неудачей первой попытки, я отложил раскапывание курганов до времени, когда земля немного подтает. Впрочем, засим они и не вводили уже меня в искушение, потому что по выезде из Кударейской степи они попадались все реже и только весьма незначительные. Как эти, так и другие остатки древности встречаются здесь только в местах привольных, а таковых на моем пути было очень мало. Для того чтобы перебраться на нерчинскую сторону, я должен был ехать из Кударея по северо-восточному направлению до Петровских рудников и от них все далее, до Хоринской степи, lice это пространство — большей частью горы, леса, болота и топкие низменности. Не представляя большой поживы для археологии, оно точно так же бесплодно и в этнографическом отношении, потому населено по преимуществу русскими раскольниками. На всем длинном пути из Кударея до Хоринска я нашел только один благовидный предлог для остановки, и это знаменитый бурятский храм в Ара-Кирепо. Здесь около ста лам приняли меня с церемонией, подобающей, по монгольским религиозным обычаям, только Сакъямуни и другим бурханам. При вести о моем прибытии ламы облачились в свои богатые служебные одежды и, вооружившись различными инструментами, употребляемыми во время буддистского богослужения, выстроились в ряд в храмовой ограде. Лишь только я въехал в ворота, сотни труб и литавр подняли такой страшный гром, что мои полуобъезженные бурятские кони перепугались, сломали повозку, расшибли бы и меня, если б я заблаговременно не выпрыгнул из нее.
По прибытии в Хоринскую степь я остановился в беднейшей столетней лачуге волостного правления, где едва не лишился жизни от оторвавшегося от потолка железного бруса в полпуда весу, конец которого оцарапал мне висок. После этого memento mori я уложил мои бумаги и отправился вверх по реке Ане в недалекую степь, где английские миссионеры несколько лет тому назад выстроили дом, в котором со времени удаления их если и нельзя было достать ни куска хлеба, по крайней мере не подвергалась никакой опасности жизнь моя. Невдалеке от этого дома находится скала с несколькими весьма выветрившимися надписями, которые, не знаю почему, навели миссионеров на предположение, что на южной стороне скалы зарыты семь котлов с червонцами. Нисколько не рассчитывая на эти котлы, я велел разрыть один из курганов, находящихся под этими надписями, и нашел не семь котлов, но четверть лота самого чистого золота.