Путешествие в слово

В разные эпохи исторические условия выводили на сцену в качестве «главного героя» различные языки. Империя Александра Македонского приобщалась к греческому языку. Возвышение Рима привело к тому, что латынь была навязана победителями другим народам, а затем в качестве языка науки и культуры безраздельно господствовала вплоть до XIX века. С конца XVIII века соперником латыни заявляет себя французский. Уже через полсотни лет он становится первым европейским языком, на котором изъясняются политики, составляются дипломатические документы. Вся «просвещенная» Европа говорит или пытается говорить по-французски — Англия, Германия, Россия, — пусть коверкая его, пусть смешивая его с нижегородским. А еще через полвека новая смена лидера. Самая могущественная колониальная держава мира насаждает, где можно, свой, английский, язык…

Искусственно созданный всеобщий язык не должен давать преимущества ни одной нации — таково одно из условий успешного внедрения его в повседневную практику людей разных наций и народностей. Иначе, как справедливо полагал Герберт Уэллс, даст себя знать «национальное самолюбие народов»: англичане «почувствуют себя обиженными, если всемирным языком объявят французский», немцы «одинаково отвергнут и английский и французский языки», русские «захотят отстоять кандидатуру своего языка», а китайцы «заявят, что их язык, за которым числится давность тысячелетий и на котором говорят сотни миллионов людей, не хуже любого европейского».

И вот теперь пришла пора упомянуть о «языке мира» — воляпюке, триумфальный взлет и глубина падения которого— стали притчей во языцех. Изобрел воляпюк в 1880 году немецкий языковед Иоганн Шлейер.

Сложная, но логичная, не знающая исключений грамматика. Выдержан принцип: говорю, как пишу, пишу, как читаю. Ударение в слове всегда падает на последний слог. Что же касается слов, взятых из английской, французской, немецкой и латинской лексики, они изуродованы, истерзаны Шлейером самым варварским способом.

Э. Свадост [26] передает рассказ о том, как Шлейер создавал слово ножницы. Прежде всего он обратился по обыкновению к английскому языку, но слово scissors оказалось неподходящим, французское — ciseaux — тоже. Взял немецкое Scheere, отбросил окончание —е, заменил r на I и получил jel («шель»); но это слово в воляпюкском словаре уже означало «защита». Заменил гласную: jil; однако и это слово уже было занято понятием «женственность». Заменил l на m — получилось jim («шим»), что и было внесено в словарь.

Создатель воляпюка с такой же непринужденностью разделался с именами собственными, употребление которых считалось традиционным. Америка под его пером превратилась в Melop, Африка — в Filop. Стараниями изобретателя Россия была перекрещена в Lusan. Да кстати, и само название воляпюк не что иное, как шлейе-ровская комбинация двух английских слов. World (мир) стало vol, speak (говорить) превратилось в рик.

«Язык мира», широко разрекламированный церковью, поддержанный авторитетом ряда видных ученых, яро распространяемый фанатичными приверженцами «всемирного алфавита», казалось бы, обеспечил себе бессмертие. Воляпюк распространялся со сказочной быстротой в городах и весях Европы и Америки. Шлейер почел себя «мессией», на долю которого выпало дать человечеству единую речь.

Однако жизнь рассудила иначе. Чем больше воляпюкисты узнавали язык, тем больше находили в нем недостатков. Дело могли поправить коренные реформы, но Шлейер занял непримиримую позицию. В лагере его единомышленников возникло недовольство, произошел раскол.

Воляпюк оказался модой, продержавшейся каких-нибудь тридцать лет. В 1912 году умер его создатель. Этот год считается последним годом жизни «языка мира».

Конец печальный, но поучительный.

Но есть еще, пожалуй, одно немаловажное, если не решающее обстоятельство, приведшее воляпюк к бесславному концу. Это появление на свет в 1887 году нового проекта единого языка. Его конструктор — варшавский окулист Людвиг Заменгоф. Свой труд «Интернациональный язык» Заменгоф выпустил под псевдонимом д-р Эсперанто («Надеющийся»), Вскоре псевдоним стал названием языка. Язык этот чрезвычайно легкий, такой, что его можно «изучить шутя». Заменгоф «упростил до невероятности грамматику…», которую в таком виде «можно отлично усвоить за полчаса». Для изучения же всего языка, по мнению Заменгофа, «вполне достаточно нескольких дней».

Эсперанто выгодно отличается от воляпюка не только большей логичностью, стройностью и простотой грамматики, которая не знает исключений, но в первую очередь лексикой своего словаря. В него вошли интернациональные слова, знакомые каждому мало-мальски образованному европейцу.

Сравнивая эти языки, Лев Толстой в 1894 году писал: «Воляпюк показался мне очень сложным. Эсперанто же, напротив, очень легким, каким он и должен показаться всякому европейскому человеку». В то же время великий писатель высказал мнение, «что для всемирности в настоящем смысле этого слова, т. е, для того, чтобы соединить китайцев, африканские народы и пр., понадобится другой язык…»