Наконец,
Возвращаюсь к своему путешествию.
В составе местного начальства в Верном я нашел большую перемену. Хоментовского уже не было. Он оставил свою службу в Сибири и уехал в Петербург. По-видимому, его отвага и предприимчивость тяготили генерал-губернатора, который в особенности боялся ответственности за какие-нибудь столкновения слишком предприимчивого пристава Большой орды с соседним Кокандским ханством. Поэтому Г. И. Гасфорт назначил приставом Большой орды человека безусловно честного и опытного по службе в Сибири, но очень спокойного и рассудительного и менее отважного, а также менее талантливого и менее образованного, чем был Хоментовский. Этот новый пристав, полковник Перемышльский, приехал в Сибирь еще с предшественником Гасфорта, генерал-губернатором князем В. Д. Горчаковым, которого он был незаконным сыном и от которого он получил свою фамилию Перемышльского оттого, что Горчаковы производили свой род от князей Перемышльских. С этим-то новым приставом я и должен был вступить в соглашение относительно своего путешествия в Тянь-Шань.
Перемышльский встретил меня очень приветливо и просил остановиться, на время пребывания в Верном, в его вновь отстроенном и самом красивом в Верном деревянном домике, выставив мне для ночлега в своем садике роскошную юрту.
Сошелся я с Перемышльским очень скоро, найдя в нем человека простого в лучшем значении этого слова, в высшей степени порядочного, рассудительного и обладающего большим здравым смыслом. Я объяснил ему, что на запад от Верного на реку Чу и вообще на запад от Иссык-Куля я совсем не стремлюсь, а что единственная моя цель по знакомой мне уже дороге выйти к восточной оконечности Иссык-Куля, дойти до северного склона снежного хребта, замыкающего бассейн озера с юга, и проникнуть по возможности в его долины и на горные перевалы, соединяющие илийский и иссык-кульский бассейны с Кашгарией.
Перемышльский отнесся с полным сочувствием к моему плану и, заботясь о моей безопасности, согласился дать мне в конвой с полсотни казаков и помочь нанять у киргизов 18 верблюдов для наших вьюков. Путешествие мое, как выяснилось из взаимного обмена мыслями, было ему как нельзя более на руку, так как положение дел на Иссык-Куле было следующее. Война между обоими каракиргизскими племенами, владевшими бассейном Иссык-Куля, была еще в полном разгаре. Номинальные подданные Китая – богинцы, вытесненные кокандскими поданными – сарыбагишами из всего бассейна Иссык-Куля, стремились вернуть себе принадлежавшую им восточную половину иссык-кульского бассейна, а потому решились вступить в переговоры с приставом Большой орды о принятии их в русское подданство, обусловливая это подданство поданием им немедленной защиты от врагов, их одолевавших. Это было, по отношению к каракиргизам, началом того процесса, через который прошла вся Киргизская степь, начиная от Малой орды, войдя род за родом в русское подданство. Каждый род, в него вступавший, избавлялся тем самым от баранты со стороны родов, находившихся уже в русском подданстве, и мог победоносно бороться со следующим, еще независимым родом, так как чувствовал себя под покровительством и защитой России. Тогда и следующий род, окруженный со всех сторон возможными врагами, вынужден был искать себе в свою очередь спасение в переходе в русское подданство.
Перемышльский со своим простым здравым смыслом понимал это положение соседних с ним кочевников и чувствовал неизбежность принятия богинцев в русское подданство, а с другой стороны, сознавал необходимость дать им в какой бы то ни было форме помощь именно в данную минуту.