Путешествие в Закудыкино

Вам никогда не понять нас. Вы, уважаемый, представляете общество, построенное по принципу общаги, в которой каждый имеет право и ДОЛЖЕН это право отстаивать, бороться за него ежедневно, в мелочах. А чуть ослабит надзор, тут его и съедят – закон джунглей. Такая модель, как показывает практика, вполне жизнеспособна и имеет право быть. Но мы, Русские, её не приемлем. Мы не хотим общаги. Потому что духовно, генетически, если хотите, тянемся к другой модели – к модели семьи, где над всем стоит отец. Он не выбирается на общем сходе – сегодня один, завтра другой, превзошедший первого умением болтать и обещать. Он Богом данный глава семьи, общества, государства, априори любящий, заботящийся о чадах своих, если и наказующий их строго, то таково уж его отцовское право. А у чад верных и почитающих отца есть своё право священное, незыблемое, неотъемлемое – право на послушание и покаяние. Я родился и вырос в семье и не хотел бы вдруг оказаться в общаге, хотя понимаю, что для многих, не помнящих родства, это весьма удобный и может даже единственный способ существования. Жалко их. Нет, правда, очень жалко. Потому что Любовь всегда превыше права. Вам об этом любой русский ребёнок скажет.

Мой собеседник давно уж не расхаживал туда-сюда, словно по кафедре, не выглядел всезнающим, авторитетным профессором, поучающим юные неокрепшие души и умы. Мне даже показалось, что он вынужден был признать справедливость моей, отличной от его правды. Хотя ему это было неприятно, что отразилось и в его глазах, и в мимике лица, и в молчании, которым он оценил мои слова, словно зачётом.

– Верю вам, молодой человек, – наконец заговорил он. – Верю, что и взаправду так думаете, как говорите. А посему… – он осёкся на полуслове, подумал немного и заключил. – И всё же моя правда вернее, жизненнее. Вот смотрите, люди, что в Закудыкине собрались, по вашей правде тут и, вроде бы, за неё же. А знаете, за что вас пополудни казнят?

– Казнят?! – не на шутку удивился я не только такому исходу дела, но и осведомлённости моего сокамерника. – За что?!

– За изнасилование…. У вас ведь так принято – подозревать в одном, осудить совсем за другое, а казнить за третье, – он улыбнулся кривой, совершенно неискренней, натянутой улыбкой. На какое-то мгновение, на совершенно крохотный, незначительный миг блеснул в его ухмылке гранью алмазный клык, отражая последний предсмертный вздох угасающей свечи.

* * *

Страшный, просто сумасшедший стук в дверь отвлёк атамана, вывел его из состояния созерцательного ступора. Он содрогнулся всем телом, будто через него от макушки до самых пят пропустили электрический разряд немалой мощности.

– Щас… щас… – проговорил он непонятно кому, то ли продолжавшему как ни в чём не бывало молиться гостю, то ли тем, которые изо всех сил колотили и наверняка собрались уж вынести дверь в комнату вместе с косяком. Он слез с кровати и в чём был, то есть в правом носке, кинулся открывать дверной засов, в прочности которого только что сумел убедиться. Не добежав до двери всего несколько шагов, он вдруг осознал всё антидресскотство своего внешнего вида, вернулся к кровати, поднял с пола вблизи неё и торопливо, на ходу надел шёлковый китайский халат с драконами и только тогда отпер засов. В помещение тут же вломился с шашками наголо и калашниковыми наперевес небольшой, человек в пять-шесть отряд во главе с есаулом Нычкиным. Все выглядели встревожено и даже напугано.

– Что?! – вскричал возбуждённый донельзя есаул.

– Что?! – ответствовал ему начинающий тоже нервничать полковник.

– Что случилось?! – уточнил свой вопрос есаул.

– Что случилось?! – не сдавался в порыве недоумения полковник.

– Где?! – круто изменил направление вопроса Нычкин.

– Кто?! – поддался на вираж атаман.

– Он… – совсем уж конкретизировал есаул, ощупывая всё помещение цепким липучим взглядом.

Полковник оглянулся на красный угол. Гостя нигде не было. С иконостаса, с одного из образов на него внимательно и строго взирал, проникая внутрь, в самое сердце, совершенно реальный, будто живой Царь и Государь всея Великия, Малыя и Белыя России Иоанн Васильевич Грозный. И взгляд этот как бы говорил, вторя постепенно удаляющимся затухающим эхом: «Я не судья тебе. Один над нами суд».

– А … где…? – перехватил инициативу совсем уж растерявшийся атаман.

– Кто? – поддался Нычкин.

– Царь…

– Кто???!!! – возвысил голос почти до фальцета есаул.

«Закусывать надо», – пронеслось в головах у прячущих шашки в ножны воинов.