Путешествие в Закудыкино

Когда он пришёл в себя, то ни тамбура, ни вообще вагона уже не было. Ему во второй раз за этот день судьба предложила очнуться не там, где представился случай отключиться. Но это возвращение к жизни оказалось совсем иным. Ни серого тяжёлого потолка, ни навевающих тревогу стен, ни мудрого Соломона в майке и трусах, ни даже весёлого солнечного зайчика. Ах, как кстати сейчас был бы именно тот зайчик. Женя полусидел-полулежал на одинокой деревянной скамейке посередине абсолютно пустой платформы какого-то забытого Богом полустанка. Вокруг шумел огромный сказочный лес, будто живой тёмный Солярис, материализующий из своего могучего разума привязчивые, но вовсе не опасные призраки. Колебания прохладного ночного воздуха доносили до болезненно восприимчивого слуха незнакомые потусторонние звуки – отголоски иных, затерянных в суете быта цивилизаций. А над головой грандиозным нерукотворным куполом, усеянное крапинами настолько близких, как будто даже выпуклых звёзд, повисло бездонное, беспредельное, чёрное небо. Ни в сказке сказать, ни пером описать. Только, разве что, представить, старательно закрыв глаза, да потерев их усердно кулачками для пущёй яркости звёздочек. Неограниченный тленной плотью разум частенько рисует сознанию такие перспективы, которых подслеповатым человеческим оком ни за что не увидеть. А коли даже удастся иной раз сподобиться, то не разглядеть, не охватить, не осилить в суете призрачного мелькания сиюминутных, плоских, неизменно рассыпающихся в прошлое картинок. Недалёк человек, ограничен и слаб. Причём сугубо добровольно. Скажете, нет? И тем самым только подтвердите тезис.

Скамейка, на которой он очнулся, оказалась весьма старой, давно не крашеной, жёсткой и на редкость неудобной для сидения. Всё тело его затекло, а ноги вообще отказывались реагировать на сигналы мозга, будто их и не было вовсе. Поэтому Резову пришлось сконцентрироваться и поднапрячься, чтобы поменять позу, давая отдых и приток свежей крови онемевшим мышцам. Именно это движение позволило Жене обнаружить, что одинокая обшарпанная временем скамейка явилась вынужденным пристанищем не только ему одному. Слева от себя он увидел фигуру старика в знакомой ермолке на голове и в выцветшем, изрядно поношенном пиджаке, украшенном богатым блоком орденских планок. Ветеран потягивал из рюмочки коньяк и взирал на Женю светящимися от счастья глазами.

– Ну, вот, наконец, и вы, молодой человек! – заговорил он весьма довольный собой. – А я уж заждался. Ну, что я говорил? Что вы теперь скажете?

Женя не знал что сказать. Ещё меньше представлял, как ему разделить радость и восторг старика. Поэтому он ничего не ответил. Или почти ничего.

– Это вы?

– Конечно я! А кто же? Вы кого-то ещё здесь ждёте?

– Я никого не жду. Я домой хочу … и совершенно не понимаю, как оказался и что я делаю … здесь, – он даже не пытался скрывать своего раздражения, весьма естественного в таком положении.

Но старик вовсе не замечал этого.

– А? Что? Что я вам говорил? Феерия! Букет! Симфония! Ну, что вы теперь скажете, молодой человек? Прав я был? Прав?

– Где мы? Почему мы здесь? Как сюда попали?

– Где? В лесу. Платформа какая-то … не имеет значения. Вы, молодой человек, немного переусердствовали с затяжкой, не рассчитали силы, с непривычки это бывает, и … и вас пришлось вынести на воздух. Ну, и я с вами вышел, не мог же я оставить вас здесь одного, – старик наполнил рюмочку коньяком и протянул её Жене. – Выпейте лучше. Уверяю, тут же станет легче.

– Да пошли бы вы … с вашим коньяком!

Резов уже не сдерживался, и если бы не преклонные года ветерана, он неминуемо бы схватил его за грудки и … и, возможно, даже ударил бы.

– А вы ударьте меня. Ударьте. Вы ведь именно это хотите сделать?

Женя, полностью обезоруженный, вмиг распрощался с раздражением, на смену которому тут же пришло отчаяние. Он отвернулся от старика и, обхватив голову руками, заплакал.

– Выпейте коньячку, – сочувственно пропел ветеран. – Хороший коньячок. Очень хороший. Выпейте, вам тут же станет легче. Намного легче.

Старик коснулся жениного плеча, но Резов, словно капризный ребёнок резко отдёрнул его и отодвинулся на край скамейки.

– А ну пей, щенок!!! Будет он мне ещё брыкаться тут!

Слова эти особенно после всех вежливостей и учтивостей ветерана прозвучали будто гром среди ясного неба, подобно тому, как безмятежную, царственную тишину горной вершины прерывает вдруг стремительно нарастающий рокот снежной лавины. Опешивший Женя послушно, словно под гипнозом принял из рук старика рюмку и выпил её содержимое залпом.

– Кто же так пьёт коньяк? Эх ты, сынок-сосунок, всему тебя ещё учить надо. Да ладно, не зыркай так глазками-то. Научу уж. Всему научу. На ещё выпей, только потихонечку, ма-а-аленькими глоточками. Коньяк успокаивает, придаёт силы и восстанавливает душевное равновесие. А я попытаюсь тебе кое-что объяснить. Только вот поймёшь или нет – от тебя зависит.

Ветеран вальяжно откинулся на спинку скамьи, закинул одну парализованную ногу на другую и начал: