Путешествие в Закудыкино

– Ты имеешь ввиду семнадцатый год?

Водитель молчал, будто не услышав вопроса. Но скоро заговорил вновь.

– Россия – давно уж провинция. Хоть и центральная, но это не мешает ей быть отсталой, заброшенной и загаженной окраиной. Да вообще её уже практически не осталось совсем. И дело тут не в большевистском перевороте, он только начало всему.

– Погоди. Ты мне про Союз-то не рассказывай. Я ведь не так долго… это… ну, отсутствовал. Союз-то рухнул, Россия вновь возродилась.

– Эх… Ты видимо и впрямь больной. Да какая ж то Россия? От России-то и нет ничего. Флаг торговый, гимн совковый, внизу бардак, вверху ду…, прости, Господи. Одним словом, ЭРЭФИЯ. Эх, пропала Россия. Совсем пропала.

– Да что ты всё – пропала, пропала? Ты объясни, почему пропала? Куда пропала?

– Чего тут объяснять? Вон, возьми в бардачке.

Я открыл крышку на торпеде и достал небольшой, в локоть длиной, но довольно увесистый цилиндр, аккуратно завёрнутый в лоскут старой, выцветшей материи.

– Что это? – спросил я таксиста.

– Да ты разверни, разверни. Сам всё увидишь.

Я повиновался. И когда материя, казалось, готовая вот-вот рассыпаться от ветхости, была аккуратно развёрнута и бережно расстелена на моих коленях, в руках у меня оказался ещё более древний свиток плотного тяжёлого пергамента, пожелтевшего от времени, с потрёпанными краями и углами. От него веяло тайной, какой-то загадочной патриархальностью, недвусмысленным намёком на мудрость и может быть даже святость, в глубины которой меня приглашали проникнуть. И я проник бы даже без приглашения, потому что почувствовал, узнал каким-то подсознательным веданием, что вот оно открывается то, зачем я сюда приехал, ради чего протопал сотни сотен вёрст от родного дома.

– Что это? – повторил я вопрос. Даже не я, а какая-то врождённая застенчивость, часто граничащая с нерешительностью. Хотя руки дрожали от нестерпимого желания поскорее окунуться в тайну, прямо вот сейчас, сию минуту, не откладывая проникновение ни на миг.

– Вот заладил – что это, что это… Ты Робинзон, в конце концов, или Герцен? – мой таксист заметно нервничал и даже, как мне показалось, начинал раздражаться.

– Герцен написал «Что делать?». И не Герцен вовсе, а Чернышевский, – почему-то парировал я.

– Отдай сюда! – он нервно протянул руку за свитком, но я успел убрать его подальше и прикрыть руками на груди.

– Тогда читай! – совсем уже в голос, почти крикнул он.

Я осторожно, как неимоверную святыню развернул пергамент и начал читать.

XII. Гряди и виждь

И видех, егда отверзе Агнец едину от седми печатей, и слышах единаго от четырех животных глаголюща якоже глас громный: гряди и виждь.

И видех, и се конь бел, и седяй на нем имеяше лук: и дан бысть ему венец, и изыде побеждаяй, и да победит.[8]

И развернулося Царство великое от моря и до моря, и не было у людей Царств, подобных этому. И вышел человек бел, и человек тот боялся Господа. И поставлен был человек бел над человеци, и поставлен он Богом, и был над ним Бог и Закон Его. И была у человека того правда в руках его, и дела его были правы, и даже в неправде были они правы. И люди, что были под человеком тем, боялися человека того и почитали его, и любили его, и поклонилися ему, потому над ним был Бог, и был он от Бога. И всяк знал правду его и силу его, и принимал власть его над собою, потому правда его, и сила его, и власть его от Бога суть. И всяк знал то. Было то великое белое Царство на многие веки. И не было Царств подобных ему и не будет боле вовек.

И егда отверзе печать вторую, слышах второе животно глаголющее: гряди и виждь.

И изыде другий конь рыж: и седящу на нем дано бысть взяти мир от земли и да убиет друг друга: и дан бысть ему мечь великий.[9]