Путешествие в Закудыкино

Мы ехали молча. Мотор певуче гудел, шины колёс шурша утюжили нагретый солнцем асфальт, а за стёклами всё так же проносился мимо былинно-сказочный пейзаж российской глубинки, отменяющий время, помогающий забыться, перенестись из сегодняшнего, реального небытия в дела давно минувших дней, в преданья старины глубокой. Казалось, вот сейчас расступятся вековые сосны-стражи и явят неутомимому страннику сияющие девственной белизной стены храма-птицы со сверкающими золотом крестами на маковках. Впустят его, сольют воедино с хранимой ими вековой мудростью, верой, правдой, защитят, оградят своим непреступным величием от бледного общечеловеческого завтра и отпустят с миром, которому никогда уже не будет конца.

– Эх! Пропала Россия… Да что Россия, всё пропало! Я из Москвы-то сам сбежал, там без КГБ никак. А здесь пока можно как-нито. Бомблю вот, там империальчики, там рублики, даже долларами не брезгую, всё как-то кручусь. Но и тут скоро прижмут, уже прижимают. Не жизнь, а …. А-а! – и он махнул рукой.

«Нет. Не прав ты, мой горемычный попутчик, – хотелось мне сказать ему, как-то успокоить, придать веры в завтра. – Не пропала Россия. Быть ещё Белому Царству, гарцевать статному белому жеребцу с венценосным всадником, „имеяше лук“. Плохо читал ты книгу Откровений Иоанна Богослова. Не случайно Боговидец вывел рукою своею мудрое предвидение – „и изыде побеждаяй, и да победит“».

– А я тебе так скажу, Робинзон, уж как красных не черни, а при них лучше было. Они хоть и церкви разрушали, людей губили, но ведь во имя какой-то своей идеи. Скверной, дрянной идеи, надо сказать, но все-таки кто-то искренне в неё верил и ей служил. Строил, пусть на костях, но своё глупое светлое будущее. А у этих, нынешних – ничего, понимаешь, НИЧЕГО! Только деньги! Деньги и власть! И самодовольство великое, неистощимое – «Аз есмь!». Если от красных кровью за версту разило, то от этих – тухлятиной и мертвечиной. Те убивали своих явных, а больше мнимых врагов, эти же уничтожают целый народ, великий народ, с его культурой, талантом, корнями…. Ведь жизнь в страхе, «одобрямс» из-под палки – скотское занятие, это правда. Но, тем не менее, имеет точку накаливания, некий предел терпения, а значит и возможность выхода. В то время как добровольное, сытое скотство… Нет, что ни говори, при красненьких как-то лучше было – при них я вырос, в футбол с пацанами гонял во дворе, учился, девчонку впервые поцеловал… Работа была, стабильность какая-то. Помню…

– Да что вы говорите такое? Как вы можете? Да вы… вы… я не знаю… остановите машину немедленно, я выйду, – неожиданно раздался возмущённый голос сзади.

– Что вы? Что случилось? Что с вами? – пытался я успокоить. Но не тут-то было.

– Я говорю, остановите машину, я не поеду с вами… с такими.… Остановите немедленно… я… я не знаю, что сейчас сделаю… я сейчас выпрыгну, если не остановите…

Пришлось остановить. Наша разъярённая попутчица выскочила из машины, и побежала по обочине дороги. Мы вышли вслед за ней.

– Девушка… уважаемая… не знаю вашего имени, – поспешил я вдогонку, пытаясь выяснить, что стряслось. – Какая муха вас укусила? Ехали себе, ехали и вдруг…

– Муха?! Да как вы можете? Эти нынешние – негодяи, подлецы, уроды, каких свет не видел, но и коммунисты ваши ничем не лучше! Понимаете, НИЧЕМ! Как вы можете вообще сравнивать и противопоставлять? Вы знаете… знаете, что они… это же одно и то же, то же самое… вы ничего не знаете или всё забыли?! Да это же только начало, прелюдия к тому, что происходит сегодня! Вы знаете, что они делали, коммунисты ваши? Вы ничего не хотите знать…. Вы такие же, как и они! Вы…

И она разрыдалась на моём плече.

XIII. Ловись, рыбка, большая и маленькая

(Лирическое отступление N2)

– Феликс Эдмундович, батенька, как по-вашему, каясь тепей на муху клюёт, или на чейвячка?

Немолодой, невысокий, можно даже сказать маленький, изрядно плешивенький человечек в реденьких усиках и бородке клинышком, в поношенном, но строгом чёрном костюме и белой накрахмаленной сорочке с синим галстуком в белый горошек восседал на огромном кожаном кресле кремлёвского кабинета, склонившись над обширной – во весь стол – картой Российской Империи, сплошь изрисованной красными и синими стрелками, внимательно изучая её.

– Я тут пъиглядел одно чудненькое озейцо. И подумал, а не махнуть ли нам с вами на ибалку? Как вы полагаете, батенька?

Высокий, статный, красивый, ухоженный, в новом генеральском френче без погон, в новых же начищенных до блеска сапогах, с великолепной благородной выправкой человек с аккуратно постриженной и щегольски уложенной на пробор головой, но с бородкой таки клинышком стоял рядом и искал, что ответить.

– Владимир Ильич, вы же знаете, я не рыбак.

– Зъя, батенька, зъя. Чейтовски увлекательное мейопьиятие. А как вы полагаете, Феликс Эдмундович, уклейку лучше бъять на спиннинг или на бъедень?