Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады

Здесь и главное отличие искусства от жизни: вот так, как вымышленных персонажей, воспринимать живых людей нам не дано, есть какая-то тонкая черта, разделяющая выдуманных гением художника образов от настоящих людей, – близость между ними невероятная, особенно в случае, когда живые люди давно ушли из жизни и оставили после себя колоссальный след, читай: великие и известные люди, но в любом случае наше восприятие их, несмотря на всю свою предельную субтильность и глубину – в самом деле, что может быть тоньше и глубже размышлений о былой жизни сквозь толщу веков? – все-таки фатально лишено волшебного элемента, есть над чем задуматься, – итак, волшебство вкраплено в повседневную жизнь на правах мгновений, они приходят и уходят, и их, как синицу, нельзя удержать в руке, – вот из волшебных мгновений жизни, поданных так, что начало в них тонко и незаметно превалирует над серединой и концом, создается произведение искусства, однако восприятие его, в котором задействованы обычно все наши духовные и душевные качества, требует постоянного и напряженного труда, что в свою очередь несовместимо с ощущением благоухающего и первозданного волшебства, – вот почему, несмотря на то, что великие произведения искусства заключают в себе на вес «килограммы и тонны» подлинного волшебства, мы, воспринимающие, все-таки предпочитаем им волшебные мгновения жизни: те самые, которые пусть на короткое время, но делают наши лица и взгляды поистине прекрасными; этих мгновений было больше всего в детстве, а самые острые и запоминающиеся пришлись на детство во время болезни.

2

В лунном свете занавеска
разыгралась на стене —
с явью связь особо веска
в задыхающемся сне.

Смутный страх вокруг витает,

напряженней льнет листва,
и насколько глаз хватает —
сцена полночи мертва.

Но скорей мелькают тени,

чуть раздвинулась стена,
там – волшебные ступени
в тайники больного сна.

3

К полночи дети все спят, —
лишь в живом беспорядке игрушки,
точно устав от игры,
на пол беспечно легли.

Свинка и кот в сапогах,

паровозик и плюшевый мишка, —
в темный глядят потолок,
думая думу свою.

Все они вспомнить хотят,

цепенея в дремотном забытьи,
кто был тот странный колдун,
память отнявший у них.

Утро наступит – и вновь

оживут они в детских ручонках, —
только все та же печаль
в лицах останется их.

4