Путешествие внутрь иглы. Новые (конструктивные) баллады

Истину свойственно людям искать,
чтоб ее ближним потом преподать.

Так возникает Учителя роль:

Мастер ведь выше, чем даже король.

Верно. Однако, с другой стороны,

если лишь роли играть мы должны,

то ведь не важно, кого нам сыграть,

важно – уменье в игре показать.

Лучше в простом эпизоде блеснуть,

чем, воплощая сюжетную суть,

ложный однажды позволить нюанс.

Тонкий возникший в игре диссонанс

скомпрометирует весь и сюжет.

Ибо один только в мире предмет

не в состоянии в принципе лгать:

музыкой стали его называть.

Также в искании истины есть —

если оно претендует на честь —

истине этой, как в школе, учить,

как бы тщеславия тонкая нить.

И потому только тот из людей

непревзойденность своих мне идей

сердцем докажет – отнюдь не умом —

память земная исчезла о ком.

Там же, где памяти суетной нет,

гаснет пустой честолюбия свет.

Есть и постскриптум к балладе моей —

с ним не забудет читатель о ней.

Небезопасен ученья рецепт:

свой и единственный может адепт

необратимо сюжет потерять.

Он ведь учителю вздумал отдать

самое ценное, что он имел.

И – как творец удалился от дел.

Мастера сделал своим он творцом.

А вот началом иль, может, концом

было решенье адепта сего,

мы не узнаем, скорее всего.

5. Прислушиваясь к мнению авторитета

Если одно из главных духовных – хотя и литературных тоже – завещаний Пушкина для каждого из нас состоит в том, чтобы в одной фразе постараться выпукло и зримо выразить суть проблемы, в нескольких предложениях попытаться обрисовать самый сложный феномен, а в умной разговорной беседе всерьез претендовать на исчерпывающее обсуждение главных вопросов жизни и смерти, то следует предположить, в том гипотетическом и крайне любопытном случае, если бы Пушкина спросили, скажем, насчет основного отличия между Иисусом и Буддой, наш первый поэт, судя по всему, подумав, заметил бы, что один – лицо драматическое и действовавшее на узком историческом пространстве, тогда как другой – фигура эпическая, задействованная на гораздо большем игровом пространстве, прибавив еще, пожалуй, что все это поистине вопрос жанра и ничего больше, – и он был бы тысячу раз прав.

XXXI. Баллада об Осеннем Пейзаже с Человеком

1

Когда фонари между деревьев напоминают старинные лампы с абажурами, когда даже безоблачное небо кажется ближе, чем то же небо в облаках и тучах, но весной или летом, когда стволы деревьев черны от сырости, а листья перед тем, как сморщиться и упасть, обретают удивительную красоту и трогательность, и падение одинокого листа, кажется, слышно в соседней улице, – да, в такие волшебные вечера пейзаж с деревьями вдоль дороги и фонарем посередине напоминает декорацию камина, и вся природа, а с нею и весь мир в первый и в последний раз в году становятся интимными, домашними, и конечно, можно было бы сказать, что страдать и умирать в это время гораздо лучше и легче, чем в другие месяцы, точно так же, как страдать и умирать лучше и легче дома, чем в больнице, – но ведь это само собой разумеется…

Октябрь с чернеющих ветвей
тона последние смывает,
и в мертвой графике живей
себя природа забывает —

пока опавшая листва,

дождливым сумраком томима,
блестит, как мокрые дрова,
на декорации камина.

2