Читаем Путешествие вокруг Солнца на земном шаре полностью

Путешествие вокруг Солнца на земном шаре

Ты не думаешь о человеке, сто лет его не видел, может быть даже и забыл его, но вдруг где-то впереди начинает маячить смутно знакомая фигура (предвестник); и ты начинаешь что-то припоминать. Догоняешь. Присматриваешься. Вглядываешься — не он, однако непостижимым образом встречаешь его — «настоящего» через десять минут. В ИЗО-кружке: сладко пахнущая гуашь в пластмассовых баночках, звук споласкиваемых (быстро-быстро) в стеклянных банках кистей, руки- все в разноцветных пятнах… Пряники, хлеб, покрытые лаком, а также муляжи фруктов и овощей, всегда со следами зубов, тщетно искусанные, обглоданные — самые желанные, может быть потому, что они — архетипы, чистые объекты искусства?

* * *

1 января — всегда такой длинный зимний день, по нему можно бегать, как по коридору в детстве.

* * *

Мыло у нас в ванной — немецкое, пахнет детством. Такое же было у нас в наборах «Парикмахер» и «Доктор» вместе с пластмассовыми ножницами, гребенками, и трубками для выслушивания кукольных сердец. На этом мыле была вытеснена киска — одна половина черная с белым глазом, другая белая с черным — инь-ян в кошачьем исполнении.

Детство

Часто вспоминаю нашу старую квартиру. Коридор: свекольного цвета палас, справа- шкаф, старенький, пропахший сладкой книжной пылью, — за стеклом заветная мечта: две проволочные корзинки с бумажными цветами — выцветшие бледно-голубые и бледно — розовые. У шкафа круглая, плотная ручка, приятно помещающаяся в ладошку. Был еще там китайский божок с качающейся головой, он был похож на нашу с сестрой учительницу английского языка.

Но самое главное было не в этом, а в ощущении «спрятанной двери». Если закрыть дверь, в комнату, и желтую, деревянную дверь в нашу детскую, и остаться в темном коридоре одной — можно почувствовать, что где-то рядом имеется еще одна дверь — я часто видела ее в снах — в другой мир. Помню, что это ощущение таинственной двери, спрятанной в нашем коридоре, было очень реальным, а оттого почти мучительным. Я часто стояла в коридоре одна, в полумраке, и смущалась, когда меня обнаруживали родители.

Существовали еще два места, где я чувствовала присутствие той самой «двери» — это был огромный шкаф, стоявший у нас в детской, в который я залезала и сидела, пока не задыхалась. Вторым таким местом был балкон — но там надо было закрывать глаза, там было слишком светло.

Школа

Помните тот рассказ из «Родной речи», про подпольщиков и их дочку, которая перепрятала запрещенный шрифт из-под подушки в кувшин молока и все пила, пила, пила это молоко. А жандармы ничего не нашли.

* * *

Польский мультик про крота навевает галлюцинации.

* * *

«Тихий Дон» — история про одного очень спокойного испанца.

Детство

Мы срывали лепестки у ромашек и делали «ногти».

* * *

Как пахла серебряная фольга из-под чая со слоником! Мы с бабушкой вырезали из нее звездочки на Новый год, для елки.

Школа

Зимняя темень. Мама будит тебя — пора вставать — некоторое время ты еще сонно надеешься, что мама ошиблась, что ночь еще…. Но ты уже слышишь из кухни — знакомое треньканье пианино на мотив «Легко на сердце от песни веселой…», пианист Родионов, ноги на ширине плеч, вдохните, шагом марш, руки вверх, поворот, а теперь проделайте водные процедуры. Надеваешь сопротивляющуюся форму, не попадая в рукава, опять забыла подшить эти воротнички, манжеты, и потом — сколько раз тебе повторять, что портфель надо собирать вечером. Скорей, скорей — на кухне уже горны трубят — «Пионерская зорька»; жирный, с поучающими интонациями голос какого-то противного мальчишки: «Я тебе, я тебе, я тебе говорю сперва: научись, научись, говорить слова! Что это такое „медведь“ — без „ведь“?», ему вторит хор.

Наконец — троллейбус — остановка — и вот она — школа: чернеющий каменный дом; противоестественно высокие окна, часть еще темные, зато другие полосами, по три-четыре вряд уже горят холодным светом. На фасаде — Пушкин и Толстой неприветливо смотрят на Горького и Маяковского.

В классе все сонные и хмурые. За окном — синие мглистые сумерки. Гудят лампы дневного освещения. Во дворе скребут лопатой. Ничего не понимая, читаешь заданный параграф, судорожно пытаясь хоть что-то удержать в памяти.

«Дежурный, кого нет в классе?»

Число, классная работа. Сейчас начнется… «К доске пойдет…» Не поднимая глаз, ты чувствуешь, как ручка учительницы двигается вдоль столбика фамилий, вниз, к твоей. В классе — полная тишина. Гудят лампы. Напряжение достигает предела, кажется, что кто-нибудь сейчас не выдержит и с криком побежит по классу или забьется в истерике в проходе между партами. Причем этот ужас универсален, он охватывает не только отстающих, но даже тех, кому вроде нечего бояться — отличников, хорошистов…

Звучит фамилия, ты не сразу понимаешь, кого же вызвали, поняв, что не тебя — постепенно расслабляешься.

Вздох облегчения прокатывается по классу.