Путешествие вокруг стола

Сравнением ревизора с собакой Спиритавичюс хватил через край. Трое господ насторожились и испытующе взглянули на ввалившуюся компанию.

– Не сердитесь, господа! Такой уж у меня характер! Я все выкладываю сразу, чтобы потом дружбе не мешало.

– Эту особенность вашего характера, господин Спиритавичюс, кажется, первыми открыли мы, представители государственного контроля… – усмехнулся ревизор Бурокас.

Все воззрились на стекло витрины, где были искусно разложены последние произведения кулинарии, и прикидывали, с чего начать.

– Пока суть да дело, – произнес Спиритавичюс, – может, пропустим, то да се, натощак, так сказать.

– Исходя из положения господина директора, мы всегда ответим положительно и согласимся с вышеизложенным, – поклонился от имени ревизоров стоявший рядом Блусюс.

– Мир, господа? – поднял стопку Спиритавичюс.

– Так сказать, для храбрости, – дружно выпили все.

Белый, толстый повар принес и сунул под нос гостям заливного поросенка, украшенного зеленью.

– Как с неба, господа!.. Ну, теперь по одной, чтоб слюнки не текли… – подмигнул Спиритавичюс.

– Так сказать, на внутренней территории следует выделить соответствующую площадь, – опрокинув вторую, отозвался первый ревизор.

Семеро молодцев загремели тарелками, застучали зубами, и от поросенка осталось одно приятное воспоминание. Менялись закуски и стопки, менялось настроение. Говорили все, а слушал только один из ревизоров, который полчаса назад вручил директору грозный акт. Он придвинулся к Спиритавичюсу и прошептал ему на ухо:

– Господин директор… немного неудобно… люди смотрят… может, в отдельный кабинетик… с глаз долой…

– Вся моя жизнь прошла на глазах у людей… не боюсь… у меня никаких секретов…

– Отдельный кабинет приготовлен… – урезонивал ревизор.

– А откуда вы знаете, что мне приготовили отдельный кабинет? Вам не положено знать, что и когда мне готовят!

– Там будет лучше… – попытался взять Спиритавичюса под руку настойчивый ревизор.

– С одним поросенком справился, справлюсь и с другим!..

Старший ревизор, который все время держался в стороне из-за застарелой желудочной хвори, – не только не употреблял алкоголя, но и не прикасался к острым блюдам, – отодвинулся от разгоряченного Спиритавичюса. Совершенно неожиданно между ними встал широкоплечий контролер Блусюс и, взяв Уткина за подбородок, повернул его к буфету. Уткин, почувствовав, что над ним издеваются, плеснул Блусюсу пивом в глаза. Блусюс, проведя одной рукой по лицу, другой по ошибке заехал в ухо подвернувшемуся Бумбелявичюсу, и тот со стоном рухнул на пол. Тогда Уткин поднял стул и одел его на голову Блусюсу, расцарапав тому все лицо. Увидев, что на сослуживца насели все помощники балансового инспектора, третий ревизор Гайсрис так лягнул Пискорскиса в живот, что тот свалился на стол.

Пламя вражды между чиновниками балансовой инспекции и полномочными представителями государственного контроля заполыхало так ярко, что кельнеры бросились разнимать сцепившихся противников. Но оторвать их друг от друга было невозможно. Весь персонал пивной бегал вокруг драчунов, умоляя прекратить безобразие, и в то же время боясь обидеть влиятельных чиновников, от которых зависела судьба заведения. Они знали, что гости с лихвой оплатят расходы, пусть и не наличными, что сломанный стул или разбитый бокал – сущие пустяки. Хозяин, желая избежать неприятностей или, вернее говоря, не желая видеть почетных гостей в таком состоянии, удалился, приказав кельнеру следить за ходом событий и, если возникнет надобность, поддержать ту сторону, которая может быть более полезной для заведения.

Внезапно задрожал пол: Спиритавичюс упал, как подкошенный.

– Убили!! – закричал кто-то нечеловеческим голосом. Вопль испугал забияк и заставил их утихомириться.

Так как силы разделились поровну (три инспектора стояли против трех ревизоров, а между ними со стонами извивался Спиритавичюс), не имело смысла продолжать потасовку.

– И тем не менее, господин директор жив, – обрадовался, пощупав пульс, Пискорскис. Его сообщение всех успокоило.

– Ну и что?… Сколько следовало, столько и получил… – сказал Блусюс и пожал плечами.

На скамье подсудимых

Валериёнас Спиритавичюс готовился к делу со всей серьезностью и ответственностью. Он ушел с головой в изучение указов сената, выучил назубок весь уголовный статут, по каждой мелочи советовался с виднейшими каунасскими адвокатами.

– Ну, как вы полагаете, господин адвокат? Неужели меня обреют? Говорите же, Христа ради, господин адвокат, откровенно. Я всю жизнь любил резать правду-матку в глаза. Вы считаете, аргументов маловато? Ну, мы еще посмотрим, то да се. Смеется тот, кто смеется последним. То-то и оно.

Не дождавшись желанного утешения или гарантии, Спиритавичюс мчался в другой конец города к другому, по его мнению, еще более подкованному светилу юридической науки.

– Мое почтение, – запыхавшись, говорил Спиритавичюс, вбегая в кабинет. – Ну, что там слышно о моем дельце? В ажуре, да? Вот статья, вот обстоятельства, вот и весь криминал… Ну, если они мне сейчас пришьют!.. Тогда нет правды на свете!