Путешествие вокруг стола

– Дозвольте, господа судьи, – заговорил Пискорскис, – отвести напраслину, которую возвел на меня не только господин прокурор, но и коллега справа. Жизнь выкидывает удивительные фортели! Ждешь удара спереди, – нет! Тебе так поддадут сзади, что не устоишь на ногах, полетишь вверх тормашками… Особенно прискорбно, господа, что это имеет место среди интеллигентов. Но я постараюсь устоять на ногах. Я не стану распространяться, сколько каждый из нас получил взяток и в какие темные махинации был замешан. Это недостойно истинного джентльмена. Я хочу только сказать, что, если придерживаться юридической пропорции, господин директор должен получить по меньшей мере двенадцать лет, Бумба-Бумбелявичюс – десять, а Уткин – пять. Сколько вы, господа судьи, соизволите дать мне, столько я и отсижу. Ибо, хоть я и буду знать, что сижу безвинно, я за правду пойду на все. Мне противно слушать, господа судьи, как мои коллеги стараются себя выгородить, а кого-то очернить. Это унизительно для интеллигента, это неприлично! Но, тем не менее, я считаю своим долгом отметить, что если господину Уткину грозит всего три года, то меня мало оправдать. Я вправе претендовать на орден! Или взять Бумбелявичюса… Да ведь это же одна лавочка с господином директором… Вы можете, господа судьи, представить мое положение: в какую компанию я попал!.. Мне, как порядочному человеку и образованному деятелю молодого государства, душно в этой среде, и я кричу: «Воздуха! Чистого воздуха!» Да что же это такое, в самом деле. Это не общество интеллигентов, а сброд картежников, алкоголиков и взяточников. Я просто диву даюсь, как над нами до сих пор не повис меч правосудия! Нас можно было судить уже десять лет назад! И сейчас мы гуляли бы на свободе, зная, как следует трудиться на благо отчизны.

Я прошу у высокого суда только справедливости. Он сам взвесит, кто чего стоит. Однако, принимая во внимание мое признание, прошу меня оправдать, потому что я хочу приносить пользу нации и ее вождю.

Встал обвиняемый Уткин. Он не обладал даром красноречия, говорил отрывисто и сбивчиво, но твердо и откровенно:

– Уважаемый верховный суд! В своей жизни я видел всякое. Меня бросало и в жар, и в холод. Большевики сцапали меня, поставили к стенке, но я отделался счастливо – удрал из пасти костлявой. И очень жаль, господин директор, что я из этой пасти попал прямо к вам в объятия. Лучше бы я пал смертью храбрых вместе с другими, чем кончать жизнь вором. Вы меня обучили этому ремеслу. Вы меня сделали преступником!

Господа судьи! Что я могу сказать по делу? Господин Спиритавичюс помыкал мною, как хотел. Каждую неделю я должен был поставлять ему зайца. Сезон не сезон – все равно поставляй. Я был обязан стрелять для него уток, тетеревов, бекасов! Я охотился на козлов и кабанов и все сплавлял туда же. Все он сожрал, все слопал: и козлов, и тетеревов, и мою жизнь, – и все по слабости моей. Верьте не верьте, господа судьи, мы обставили ему квартиру, сделали все, чтобы он мог спокойно отдыхать после работы. Сходили бы, посмотрели – на всех адресах и подношениях стоят наши подписи. Поили его, баюкали его детей, пропалывали клубнику, пока не завоевали его доверие и благосклонность.

А теперь они все невиновны, все ангелочки. Вы можете, господа, выкрутиться из лап господина прокурора, но от меня вам не уйти – я вас знаю всех, как облупленных. Если господин Бумбелявичюс хорош, то и господин Пискорскис не хуже. Господин Пискорскис здесь высчитывал, сколько дать каждому. Кому-кому, а Пискорскису полезно посидеть в холодной, остудить пыл к деньгам. А то, ишь – сколотил в ясные деньки капиталец и до гробовой доски будет сосать проценты. Интеллигент, видите ли, проповеди нам читает! А не пора ли возбудить против него дело за растление малолетних?

– Прошу запротоколировать! Это оскорбление! – хладнокровно потребовал Пискорскис. – Последите лучше, господин Уткин, за своей женой и дочкой, которая фактически была причиной смерти Пищикаса.

– Подсудимые! Прошу придерживаться установленных правил и говорить то, что касается дела! – предупредил председатель.

– Я кончаю! Господин Бумбелявичюс первым обвинил господина директора, дескать, я тут вовсе ни при чем. А кто все время морочил голову директорской дочке, чтобы укрепить свое служебное положение, если не господин Бумбелявичюс? Да вы же за нос водили директора, господин Бумбелявичюс!