Путешествие вокруг света на корабле «Бигль»

Немного нужно было иметь опыта в геологии, чтобы понять ту удивительную историю, какую раскрывала вся эта картина, хотя, сознаюсь, в первый момент я был до того изумлен, что едва верил несомненной очевидности. Я видел перед собой то место, где некогда группа красивых деревьев качала свои ветви на берегах Атлантического океана в ту пору, когда океан этот (ныне отступивший на 700 миль) подходил к подножию Анд. Я видел, что они выросли из вулканической почвы, которая поднялась над уровнем моря, и что впоследствии эта суша вместе с еще стоявшими деревьями опустилась в глубины океана.

В этих глубинах прежняя суша покрылась осадочными слоями, которые в свою очередь были залиты громадными потоками подводной лавы, – один такой массив достигал тысячи футов в толщину; потоки расплавленного камня и водные отложения пять раз поочередно покрывали друг друга. Океан, вмещавший такие высокие массивы, был, должно быть, очень глубок; но снова пришли в действие подземные силы, и теперь я видел перед собой дно этого океана, образовавшее горную цепь вышиной более 8000 футов.

Не дремали, однако, и те противодействующие силы, которые постоянно разрушают поверхность земли: огромные толщи пластов были пересечены множеством широких долин, а деревья, ныне обратившиеся в кремень, выступали теперь обнаженные из обратившейся ныне в камень вулканической почвы, откуда некогда, зеленые и цветущие, поднимали они свои высокие кроны. Теперь всё вокруг совершенно бесплодно и пустынно; даже лишайник не может прилепиться к каменным слепкам прежних деревьев. Пусть такого рода громадные и едва укладывающиеся в сознании перемены и должны были когда-нибудь произойти, но тут все они совершились за период, недавний по сравнению с историей Кордильер, тогда как сами Кордильеры – образование буквально современное по сравнению со многими содержащими окаменелости пластами Европы и Америки.

1 апреля. Мы перевалили через хребет Успальята и ночевали в таможне – единственном обитаемом месте на равнине. Незадолго до того как оставить горы, мы увидели совершенно необычайную картину: красные, пурпурные, зеленые и совсем белые осадочные породы, перемежающиеся с черными лавами, были взломаны снизу внедрившимися в них в полнейшем беспорядке массами порфира всех цветов и оттенков – от темно-коричневого до самого яркого лилового. Я впервые увидел тут картину, действительно похожую на те красивые разрезы, какими геологи изображают внутренность земли.

На следующий день мы пересекли равнину и направились по течению того самого большого горного потока, который протекает у Лухана. Здесь поток был бурным и стремительным; переправиться через него не было никакой возможности, и воды в нем по-видимому, было больше, чем внизу, как то мы наблюдали и в отношении ручейка у Вилья-Висенсио. На следующий день к вечеру мы добрались к Рио-де-лас-Вакас, который считается самым трудным для переправы потоком в Кордильерах. Так как все эти реки быстры, коротки и образуются тающим снегом, то объем их сильно меняется в зависимости от времени дня. Вечером поток мутный и полноводный, но к рассвету он становится более прозрачным и далеко не таким стремительным. То же самое было и на Рио-Вакас, и утром мы переправились через эту реку без большого труда.

Пейзаж до сих пор был очень неинтересен по сравнению с перевалом Портильо. Немного можно было увидеть за голыми стенами громадной плоской долины, по которой шла дорога вплоть до самого высокого гребня. Долина и огромные скалистые горы совершенно обнажены: две предыдущие ночи нашим бедным мулам совершенно нечего было есть, ибо за исключением немногочисленных низкорослых смолистых кустиков здесь вряд ли растет что-нибудь еще. В продолжение этого дня мы перебрались через некоторые из самых трудных в Кордильерах перевалов, и, надо сказать, опасность их оказалась сильно преувеличенной.

Мне говорили, что если я попробую пройти пешком, то у меня закружится голова и что там некуда сойти с мула; но я не видел такого места, где нельзя было бы повернуть назад или сойти с мула в обе стороны. Проехав через один из трудных проходов, называемый Лас-Анимас («Души»), я только на следующий день узнал, что подвергался страшной опасности. Разумеется, есть много таких мест, откуда всадник полетел бы в пропасть, если бы мул оступился, но последнее маловероятно. Правда, весной ладеры, т. е. дороги, которые каждый год прокладываются заново через груды обвалившегося детрита, очень плохи; но судя по тому, что я видел, подозреваю, что в действительности опасности нет никакой.