Я пересек узкую низменную полоску обитаемой и плодородной земли и пошел по гладкому крутому отрогу, лежащему между двумя глубокими ущельями. Растительность тут была своеобразна: она состояла почти исключительно из мелких карликовых папоротников, к которым повыше присоединялась грубая трава; все это немногим отличалось от некоторых холмов в Уэльсе, и то обстоятельство, что внизу на берегу, так близко отсюда, лежит плодовый сад с тропическими растениями, было очень удивительно.
В самом высоком месте, которого я достиг, снова появились деревья. Из трех различающихся по богатству растительности зон нижняя влажна, а следовательно, и плодородна благодаря своей плоской поверхности, которая лишь чуть-чуть возвышается над уровнем моря, а потому вода с возвышенностей стекает по ней очень медленно. Промежуточная зона в отличие от верхней не достигает влажного, облачного воздуха и из-за этого остается бесплодной.
В верхней зоне растут красивые леса, в которых древовидные папоротники занимают место кокосовых пальм побережья. Не следует, однако, думать, что эти леса могут хоть сколько-нибудь сравниться великолепием с бразильскими. Нельзя ожидать, чтобы на острове встретилось то огромное множество естественных произведений, каким отличается материк.
С самого высокого достигнутого мной места открылся отличный вид на расположенный в отдалении остров Эимео, подвластный тому же государю, что и Таити. На высоких изломанных вершинах громоздились белые массивы облаков, образуя остров в синих небесах, как сам Эимео – в синем океане. Остров весь окружен рифом, в котором есть лишь небольшие ворота. Отсюда виднелась только узенькая, но резко очерченная ослепительно белая полоска, отмечающая место первой встречи волн с коралловой стеной. Горы круто поднимались с зеркальной поверхности лагуны, лежащей внутри этой узкой белой линии, по эту сторону которой вздымались сумрачные воды океана.
Вид был изумителен; его уместно было сравнить с гравюрой в рамке: буруны изображали рамку, зеркальная лагуна – белое поле гравюры, а сам остров – рисунок. Вечером, когда я спустился с горы, навстречу мне вышел человек, которого я расположил к себе каким-то пустячным подарком, и принес горячие печеные бананы, кокосовые орехи и ананасы. После прогулки под палящим солнцем, насколько я знаю, нет ничего лучше молока из молодого кокосового ореха. Ананасов здесь такое изобилие, что их едят так же равнодушно, как у нас репу. На вкус они превосходны, быть может, даже лучше тех, что разводят в Англии, а это, мне кажется, лучшая похвала, какую только можно сделать плоду. Перед моим отъездом на корабль м-р Вильсон передал таитянину, так кстати отблагодарившему меня, мое желание, чтобы он и еще какой-нибудь человек сопровождали меня в короткой экскурсии в горы.
Весь остров до того горист, что проникнуть во внутреннюю часть его можно, только поднимаясь по долинам. Путь наш сначала проходил через леса, окаймляющие оба берега реки, и высокие центральные пики, мелькавшие, точно сквозь аллею, между качавшимися с одной стороны там и сям кокосовыми пальмами, были чрезвычайно живописны. Вскоре долина начала сужаться, а склоны ее стали высокими и более обрывистыми. Через три-четыре часа ходьбы ширина долины была уже немногим больше ширины русла реки. Стены справа и слева были почти вертикальны; но благодаря мягкости вулканических пластов из каждого выступа вырастали деревья и другая обильная растительность.
Кручи эти имели, должно быть, около тысячи футов в вышину, а всё вместе представляло узкое горное ущелье, гораздо более великолепное, чем всё, что мне приходилось видеть до сих пор. Пока полуденное солнце еще не стояло прямо над ущельем, воздух был прохладный и сырой, но тут стало очень душно. Мы пообедали в тени нависшей скалы, у подножия лавового столба. Мои проводники уже раздобыли целую миску мелкой рыбешки и пресноводных креветок. У них была с собой маленькая сетка, натянутая на обруч; в глубоких местах и в водоворотах они ныряли и, точно выдры, держа глаза открытыми и загоняя рыбу в норы и уголки, ловили ее.