Лао-цзюнь и Жу-лай поспешили навстречу богине и поддержали ее, когда она сходила с облака.
— Великая богиня, — с низким поклоном сказал Лао-цзюнь, — вы пришли как раз вовремя. Если бы вы немного опоздали — все равно пришлось бы посылать за вами, чтобы их примирить.
— Что здесь случилось? — спросила Гуань-инь. — Я почувствовала тяжелые, неприятные колебания мирового эфира и поспешила к тому месту, откуда они исходят.
— Произошла жестокая ссора между лун-ванами и ба-сянями, — продолжал Лао-цзюнь, — и в это дело роковым образом были вовлечены и небесные силы. Мы очень просим вас, подательница мира, примирить обе стороны, и внести покой и утешение в их сердца.
Гуань-инь Пу-сы посмотрела на небесные войска и стоявших за ними лун-ванов, потом на ба-сяней и ответила:
— Я все принять на себя могу, но в это дело, к сожалению, не смею вмешаться…
Жу-лай и Лао-цзюнь были изумлены и опечалены — никогда раньше богиня милосердия не отказывала в милосердии…
— Позвольте, богиня, спросить: почему вы отказываетесь?
Гуань-инь рассмеялась и ответила:
— А потому, что Люй Дун-бинь на том свете, до своего просветления, был слишком ветреным… Был такой случай, что я около Ло-яна строила мост; он часто приходил на место постройки и всячески шутил и издевался надо мной. Я боюсь, что и теперь, если я вмешаюсь в его дела, как бы он опять не стал вышучивать меня![8]
Пристыженный Дун-бинь кланялся и говорил:
— Богиня, явите милосердие и простите того глупого повесу, которого вы когда-то видели на земле!
Видя, что богиня шутит, Жу-лай и Лао-цзюнь расхохотались:
— Ручаемся, милосердная, что в настоящее время, да еще в нашем присутствии, Дун-бинь ничего лишнего себе не позволит и явится образцом послушания!
Гуань-инь согласилась принять участие в разборе дела. Все три верховных гостя сели на принесенные из Лун-хуа кресла и стали по очереди вызывать к себе всех лун-ванов и ба-сяней, чтобы каждый из них изложил дело. И каждый говорил по-своему, у каждого была своя правда… Жу-лай сидя слушал, перебирал четки и только про себя потихоньку повторял:
— О-ми-то-фо, о-ми-то-фо!
Когда все кончили свои показания, он махнул рукой и сказал:
— Е-ба, е-ба (ладно, ладно)! Вы, господа, я вижу, все правы, и никто из вас не виновен!
Тогда лун-ваны снова стали укорять гениев и грозить им небесным мщением. Ба-сянь не оставались в долгу.
— Вы, — говорили они, — морские животные, мастера делать гадости исподтишка, а когда приходится расплачиваться, то вы сейчас же к судье через задний ход забегаете!
Словом, затихшая было на минуту ссора снова разгорелась и готова была опять перейти в драку.
Гуань-инь была этим чрезвычайно огорчена. Она встала, подошла к Жу-лаю и Лао-цзюню и, сложив ладони рук перед грудью, сказала:
— Посмотрите! Даже наше присутствие не успокаивает их! Ну что нам делать?
Оба божества встали, поклонились ей и ответили:
— Богиня, пусть будет все так, как вы хотите!
— Я полагаю, — снова через минуту сказала Пу-сы, — что покончить с их ссорой нетрудно; но, так как на них очень обиделся Юй-ди, то мы без его согласия не можем закончить это дело. Я думаю, нам лучше отправиться к Нефритовому Императору и изложить ему все дело.
Лао-цзюнь и Жу-лай согласились с этим, и все трое тотчас понеслись к жилищу Юй-ди, приказав врагам не трогаться с места до их возвращения.
Император выслушал речь богини, в которой она от имени всех троих просила разрешения помирить враждующих. Но Юй-ди возразил ей:
— Ба-сянь совершили слишком большое преступление: они сравняли высокую гору, засыпали море, сожгли дворец, убили множество живых существ… Мало того, они причинили большой вред моему военачальнику. Нет, прежде чем их мирить, ба-сяней нужно примерно наказать!
— О да, Владыка, Восемь гениев совершили ряд преступлений; но вы, государь, должны обратить внимание на то, что они духи, а не низшие существа; а во-вторых, зачем Лун-ван во время переправы их через море не только отнял у них нефритовую драгоценность, но даже заключил в темницу невинного Лань Цай-хэ? Из-за этого у них и было два столкновения. Если бы Лун-ван не позволил себе таких грубых нарушений чужого права, то и со стороны ба-сяней, конечно, не последовало бы таких жестоких поступков… И каждый из них теперь стоит горой за свою правоту, считая себя не виноватым… Что же касается поранения вашего генерала — это случилось нечаянно, они вовсе этого не хотели; все, что они делали, — они делали, защищая свою правоту, и это вовсе не было, государь, сопротивлением вашей воле!
Такое объяснение представило Нефритовому Императору все дело совсем в ином свете, чем ему было доложено раньше.
— А, ну, если так, — уступил он, — то хорошо, я согласен заранее с вашим решением!
Трое судей тотчас вернулись на землю и опустились между обеими раздраженными сторонами, продолжавшими спорить.