Путешествия и исследования в Африке

Известно, что когда один из львов бывает убит, то все остальные, почуяв опасность, покидают эту местность. Поэтому, когда львы еще раз напали на стадо, я отправился вместе с туземцами на охоту, чтобы помочь им уничтожить хищника и тем избавиться от бедствия. Мы застали львов на небольшой, заросшей деревьями возвышенности, длиной около мили. Люди оцепили возвышенность кругом и, поднимаясь по ней, постепенно сблизились вплотную. Находясь внизу на равнине вместе с туземным учителем Мебальве, весьма замечательным человеком, я увидел одного льва, который сидел на скале внутри замкнувшегося теперь круга людей. Прежде чем я мог сделать выстрел, Мебальве уже выстрелил в него, и пуля ударилась о камень, на котором сидел зверь. Он сейчас же укусил то место, в которое ударилась пуля, как собака кусает палку или камень, брошенные в нее; затем, соскочив со скалы, он прорвался через раздавшийся перед ним круг людей и убежал невредимым. Люди боялись напасть на него, вероятно, вследствие своей веры в колдовство. Когда из людей был снова образован круг, мы увидели внутри его еще двух львов, но побоялись стрелять, чтобы не попасть в людей, и они дали уйти также и этим зверям. Если бы бакатла действовали по принятому обычаю, то они бросали бы свои колья в зверей в момент их попытки к бегству. Увидев теперь, что мы не можем добиться от этих людей, чтобы они убили одного льва, мы направились обратно в деревню, но, когда мы огибали конец возвышенности, я увидел, что один из хищников, как и прежде, сидит на скале, только на этот раз нас с ним разделяли кусты. Находясь приблизительно в 30 ярдах [27 м] от него, я хорошо прицелился через кусты и выстрелил. Люди сразу закричали: «Убит! Убит!» Другие кричали: «Тот человек [Мебальве] тоже убил его, пойдемте к нему!» Я не заметил, чтобы кто-нибудь еще, кроме меня, стрелял в зверя, но увидел, как там, за кустами, у льва поднялся от ярости хвост, и я, повернувшись к народу, сказал: «Подождите немного, пока я еще раз заряжу ружье». Когда я забивал шомполом пули, кто-то закричал. Вскочив и полуобернувшись, я увидел, что как раз в этот момент лев прыгнул на меня. Я стоял на небольшом возвышении; он схватил меня за плечо, и мы оба вместе покатились вниз. Свирепо рыча над самым моим ухом, он встряхнул меня, как терьер встряхивает крысу. Это встряхивание вызвало во мне оцепенение, по-видимому, подобное тому, какое наступает у мыши, когда ее первый раз встряхнет кошка. Это было какое-то полусонное состояние: не было ни чувства боли, ни ощущения страха, хотя я отдавал себе полный отчет в происходящем. Нечто подобное рассказывают о действии хлороформа больные, которые видят всю операцию, но не чувствуют ножа. Такое состояние не было результатом мыслительного процесса. Встряхивание уничтожило страх, и я, оглядываясь на зверя, не испытывал чувства ужаса. Вероятно, это особенное состояние переживают все животные, убиваемые хищником… Повертывая свою голову, чтобы освободиться от тяжести лапы, которую лев держал на моем затылке, я увидел, что его взгляд направлен на Мебальве, который, находясь в 10–15 ярдах [9—13 м] от нас, хотел выстрелить в него. Но его кремневое ружье дало осечку на оба курка, и лев мгновенно оставил меня и, бросившись на Ме-бальве, вцепился зубами в его бедро. В это время другой негр, которому я однажды спас жизнь, когда его вскинул на рога буйвол, хотел ударить льва копьем. Оставив Мебальве, лев вцепился негру в плечо, но в этот момент возымела действие пуля, попавшая в него, и он упал мертвым.

Все вышеописанное произошло в несколько мгновений и было последней вспышкой предсмертной агонии льва. Для того чтобы уничтожить связанные с ним магические чары, бакатла на следующий день сожгли его труп, который, по их словам, был крупнее всех виденных ими прежде. У меня, кроме раздробленной кости руки, осталось еще одиннадцать ран в мягких тканях плеча…