Путешествия на берег Маклая

На другой день никто из туземцев не явился ко мне. Когда же и следующий день прошел без посещений, я стал недоумевать и думать, что в Бонгу, вероятно, что-нибудь случилось, почему туземцы целых два дня не показываются около моего дома. Это было совершенно против их обыкновения, так как редко проходил день, чтобы кто-нибудь из жителей окрестных деревень не зашел посидеть и поболтать со мною или с моими слугами. Вследствие этого я отправился в деревню узнать, в чем дело.

Я пошел перед заходом солнца, когда туземцы обыкновенно уже возвращаются с работ. Я застал всех по обыкновению занятыми приготовлением ужина. Я подошел к группе туземцев, поспешивших очистить для меня место на барле.

«Отчего вчера и сегодня не приходили в таль-Маклай?»

Туземцы потупились, говоря: «Мы боялись». – «Чего?» – с удивлением спросил я. – «Да тамо-рус». – «Каких тамо-рус? Где? – допрашивал я, озадаченный. – Где вы их видали?» – «Да мы их не видели, но слышали». – «Да где же?» – недоумевал я. «Да около таль-Маклай. Мы слышали их вчера и сегодня ночью. Их так много, они так громко говорят».

Тут мне стало ясно, что булу-рибут около моей хижины были причиною этого недоразумения, и <я> невольно улыбнулся. Туземцы, внимательно следившие за выражением моего лица, подумали, вероятно, что я соглашаюсь с ними, и осыпали меня вопросами: «Когда прибыли тамо-рус? Каким образом? Корвета ведь нет! Прилетели они? Что будут делать? Долго ли останутся? Можно ли прийти посмотреть их?» Все это показалось мне до такой степени смешным, что я захохотал. «Никаких тамо-рус в таль-Маклай нет. Приходите посмотреть сами», – сказал я и вернулся домой в сопровождении полдеревни, отправившейся искать таморус и оставшейся в большом недоумении, не найдя никого. Туземцы, однако ж, не были совершенно убеждены, что тамо-рус не являются, по крайней мере по ночам, каким-либо образом для совещаний с Маклаем, и положительно боялись приходить ко мне после захода солнца.

Звуки булу-рибут первое время своею пронзительностью будили меня, но потом, привыкнув к ним, я хотя и просыпался, но тотчас же опять засыпал.

Когда я засыпал, эта мягкая заунывная музыка, с аккомпанементом шелеста листьев и плеска прибоя, убаюкивала меня.

Свадьба Мукау

Несколько мальчиков из Горенду прибежали сказать мне, что невесту уже ведут из Гумбу. Я последовал за ними к песчаному берегу ручья и застал там несколько туземцев из Гумбу, пришедших с невестой. Они сидели и курили, пока двое из молодых людей (лет 17–18) занимались туалетом невесты. Я подошел к ней. Ее звали Ло, и она была довольно стройная и здоровая, но не особенно красивая девочка лет 16. Около нее вертелись три девочки от 8 до 12 лет, которые должны были проводить невесту до хижины ее будущего мужа. Но собственно туалетом ее занимались, как я уже сказал, молодые люди. Они вымазали невесту, начиная с волос до пальцев ног, положительно всю, за исключением мест, покрытых несложным костюмом папуасок, красною краскою, или «суру».

Пока ее натирали охрою, туземцы, сидевшие поодаль, подходили к ней, чтобы оплевать ее со всех сторон нажеванною заговоренною массою. Это называлось «оним-атар». Последний из них, нажевав какую-то специальную массу, обрызгал ею нижнюю часть живота, отогнув для этого верхний край ее костюма. Он проговорил еще что-то, и тем операция «оним-атар» кончилась. Невесте провели три поперечные линии белою краскою (известью) поперек лица, а также линию вдоль хребта носа. Ей навесили очень много ожерелий из собачьих зубов, а за браслеты на руках воткнули тонкие и гибкие <отрезки>[129] пальмового листа, к концу которых прикрепили по разрисованному листику.

Невеста подчинялась всем этим манипуляциям с величайшим терпением, выставляя поочередно ту часть тела, которую натирали. Поверх весьма незначительного девичьего пояса, очень короткого спереди, надели на нее новый маль, желтый с красными полосами, доходящий до колен, но по сторонам оставляющий ноги, начиная от талии, совершенно непокрытыми. Остатками суру вымазали девочек, сопровождавших невесту.

Ло положила обе руки на плечи девочек, которые, обнявшись таким образом, т. е. положив руки на плечи своих спутниц, двинулись по тропинке в деревню. У всех четырех головы были опущены; они не смотрели по сторонам, а в землю, и двигались очень медленно. На головы им был положен большой женский гун. Их сопровождали гуськом пришедшие с ними туземцы Гумбу. В процессии, кроме трех девочек, не было других женщин. Чтобы видеть все, я следовал одним из первых за невестой, вмешавшись в толпу туземцев Гумбу.

Войдя в деревню, мы застали всех жителей, мужчин и женщин, у дверей хижин. Дойдя, наконец, до площадки Канилю, квартала Бонгу, где находилась хижина жениха, девушки остановились в том же положении, как и шли; здесь же сидели женщины Бонгу и приготовляли инги, а мужчины сидели в разных группах.