Путешествия П. А. Кропоткина

время. Ведь к его увлечению наукой и искусством нужно еще

добавить все обязательные занятия в корпусе, где он неизменно был

первым учеником, и поэтому был назначен камер-пажем

Александра II и нес обязательные дежурства в Зимнем дворце.

Занимался он и всеми видами физических упражнений: и

гимнастикой, и плаванием, и греблей — всем тем, что теперь

называется физкультурой. Он закалял свое здоровье и приучал себя к

исключительной выносливости.

«Музыка тоже играла важную роль в моем развитии, —

вспоминает Кропоткин. — Она являлась для меня еще большим

источником наслаждений и энтузиазма, чем поэзия... В то время опера

каким-то странным образом была связана с радикальным движением.

Революционные речитативы в «Вильгельме Телле» и «Пуританах»

всегда вызывали шумные овации, немало смущавшие

Александра II. В шестом ярусе, в курительной и на подъезде собиралась

лучшая часть петербургской молодежи, объединенная общим

благоговением к благородному искусству. Все это может показаться

теперь ребячеством, но тогда немало возвышенных идей и чистых

стремлений было заронено в нас поклонением перед любимыми

артистами».

Но Кропоткин не только посещал оперу. Вместе с его

товарищами, братьями Замыцкими, их матерью и сестрой он разучил

оперу «Руслан и Людмила» и многие вечера отдавался занятиям

музыкой, участвуя в дуэтах, трио и хорах. Петр Алексеевич очень

неплохо играл на рояле. Кроме того, на балах в Зимнем дворце он не

раз в качестве камер-пажа дирижировал танцами, которые тоже

любил.

К двадцати годам, когда Кропоткин окончил пажеский корпус,

он был уже разносторонне образованным человеком. В нем уже

была развита наблюдательность, и он собственными силами создал

для себя широкие возможности самообразования и развил свои

способности.

В своих путешествиях и научных занятиях он был всегда

энтузиастом. Он знал с ранних лет ту истину, что для успеха в

большом деле постоянно приходится выполнять «невозможное» с

общепринятой точки зрения.

* * *

Накануне отъезда из Читы молодому исследователю захотелось

побывать на берегу Ингоды, в том месте, откуда в

предшествовавшем году он отправлялся со сплавом.

Пошел он утром. День выдался солнечный, теплый. Был конец

апреля. На берегу шла погрузка барж; стоял обычный при этом

гул, движение и суета. Но вместо прогулки и отдыха Кропоткин

весь день истратил на то, чтобы определить скорость течения реки.

Об этом его просили сплавщики, с которыми он тут же

познакомился.

На другой день Петр Алексеевич выехал из Читы верхом; его

сопровождал один казак. Впервые он оделся так, как одеваются

все торговцы-гуртовщики, с которыми китайцы привыкли иметь

торговые дела: на нем был синий бумажный халат и высокая

монгольская шапка.

Реки уже очистились от льда; на полях и на берегу показалась

молодая трава. Кропоткин видел, как отчаливали баржи с

провиантом для низовых станиц на Амуре от острова при влиянии Ингоды

с Читой.

От лесистых берегов Ингоды путешественники повернули прямо

на юг и пошли по горной лесной тропе. Чем дальше они

продвигались, тем богаче становилась растительность, гуще была трава

под ногами. Сосновый лес сменился березняком. Сказывалось

продвижение на юг: горы стали ниже, их форма мягче. Лес

постепенно исчез, и у деревни Усть-Иль перед ними уже расстилалась степь.

Отсюда к югу потянулась она на бесконечное пространство — здесь

начинались грандиозные степи-пустыни Гоби.

Было приятно вырваться из гущи тайги на широкий простор.

Кропоткин проходил в направлении нашей границы с

Маньчжурией, в нескольких километрах от нее. Вдоль самой границы в то

время вместо пограничных столбов были сложены каменные маяки.

Их соединяли дорожки, протоптанные пограничными объездчиками.

По дороге попадались большие стада рогатого скота и большие

табуны лошадей. Косяки кобылиц паслись жеребцом-«вожаком».

Конские табуны и косяки содержались здесь круглый год: летом на

подножном корму, а зимой питались «ветошью» — прошлогодней

травой. Заготовки сена здесь не производились из-за недостатка

рабочих рук.

Хороший жеребец «грудит», то-есть собирает свой косяк и ведет

его к пастбищу. На ночь укрывается с ним в какой-нибудь пади

от ветра, а утром снова разыскивает для него пастбище.

В 60-х годах, когда путешествовал Кропоткин, земледелие у

забайкальских казаков только начиналось. Он записал в дневнике:

«Близ караулов представлялось явление, давно здесь не виданное:

приходилось иногда ехать между двумя рядами пашен...

Действительно, здешние степи удобны для скотоводства и не менее того

удобны для хлебопашества».

На этом пути Кропоткин ехал спокойно, не торопясь,

присматриваясь ко всему и изучая все, что он видел. Когда читаешь его

дневник, то поражаешься пытливости молодого путешественника.

Но он не разбрасывается, наблюдения свои приводит в строгую

систему. Он их заносит в записную книжку по разделам: 1) к

ледниковой теории, 2) отметки высоты, 3) определение

астрономических пунктов, 4) строение поверхности — рельеф, 5) климат, 6)

растительный мир — гербарий, 7) животный мир, 8) люди и быт,

9) образцы пород.

У него необыкновенно острый интерес ко всему: и к людям, и