Путешествия по Африке

В это время вернулись из Ванди рабы и рабыни, бывшие с Фадл’Аллой в Ладо, и привезли его вещи. Непрерывное шествие женщин стало более организованным и стройным, они разделились на группы и шли гуськом, змееобразной линией переходя от одного двора к другому. Наконец, похоронное празднество превратилось в настоящий костюмированный бал. Женщины, которым удалось заполучить какую-ли-бо часть одежды или других вещей покойного, облачились в эти одежды и подчас выглядели просто комично. Можно было увидеть нагую женщину в жилете, другую — в длинном халате, третью — в рубахе покойного; одна из них вооружилась длинным абиссинским мечом Фадл’Аллы. Остальные украсили себя сорванными с изгороди вьющимися растениями; некоторые ходили в процессии с копьями, другие ограничивались палками или маисовыми стеблями. Если прибавить к этому, что участницы празднества посыпали головы пеплом, вымазали им лицо и тело и что во время сильного тропического дождя они валялись в грязи, то можно приблизительно представить себе вид этого беснующегося общества. Чем дольше длился этот шабаш, тем более он принимал характер веселья, — по крайней мере мне так показалось. Некоторые женщины действительно искренно горевали, но большинство имело равнодушный и даже веселый вид. Как не обрадоваться неожиданному случаю, прервавшему будничную скуку их жизни: они могли кричать, гримасничать, плясать и не работать. Благодаря этому последнему, я вдруг оказался на голодном пайке: до сих пор я получал пищу из кухни Фадл’Аллы или Мулазим-аги; первый умер, и его хозяйство было в беспорядке, а второй уехал, — так что я был вынужден сам, без повара, заботиться о питании своем и моих людей; в этом, однако, мне немного помогал Риган-ага.

Похоронные торжества длились четыре дня, и в течение этого времени ни я, ни кто-либо другой в зерибе не имел покоя. Я бы немедленно выехал в Ванди, если бы не ждал Ба-гит-агу, который, по моему предположению, должен был приехать в Кабаенди, чтоб сделать необходимые после смерти Фадл’Аллы распоряжения.

Я прождал несколько дней, но был вызван в Ванди письмом Багит-аги, так как состояние здоровья Коппа сильно ухудшилось и можно было ждать его кончины. Это сообщение меня не поразило, так как я уже давно сомневался в возможности его выздоровления, но все же не думал, что конец так близок, тем более что несколько дней тому назад получил от Коппа длинное письмо в несколько страниц. Я немедленно собрал все необходимое для отъезда утром следующего дня.

В понедельник 18 июня я очень рано поднялся, но должен был долго поджидать носильщиков. Тем временем солнечные лучи несколько подсушили дорогу и траву после прошедшего ночью дождя, так что запоздалый выезд оказался нам на руку, иначе пришлось бы на осле ехать по скользкой дороге; неподкованный, он постоянно скользил и шел очень неуверенно. Мы шли сегодня к зерибе Ахмет-аги в Малой Макарака по новой для меня и довольно сносной дороге. В последние годы здесь вошло в обычай во время дождливого периода расчищать высокую траву на дорогах, где чаще ходят (это выполняется специально посылаемыми людьми), так что узкие тропинки, раньше исчезавшие в высокой траве, делались широкими и хорошо заметными. Между прочим, это мероприятие проводилось только на оживленной дороге Кабаенди — Малая Макарака; но когда мудир объезжал свою область, в виде исключения расчищались и другие дороги.

Мы часто встречали возвращающихся в Кабаенди людей. Один солдат остановил меня и сообщил, что Копп умер. Не желая верить этому, я расспросил его о подробностях, но он утверждал, что сам видел похороны Коппа. Таким образом, бедный Копп увеличил собой число тех, которых преждевременно сводит в могилу убийственный климат Африки. Печально продолжал я свою поездку; хотя Коппа я уже не мог видеть, но мое присутствие в Ванди было необходимо для выполнения формальностей, связанных с его смертью, наследством и т. д.

Вскоре я услышал печальную историю последних дней жизни Коппа. В те немногие дни, которые следовали за написанием письма, он становился все слабее и слабее, хотя еще читал пришедшие из Ладо газеты. За день до смерти он, будучи в полном сознании, почувствовал особую слабость в ногах и остался лежать на своем ангаребе. На следующий день он спал полдня и тихо, без особых страданий, заснул вечным сном. Его тело было погребено в глубоко вырытой яме; могила была покрыта грудой терновника, чтобы уберечь ее от гиен. Сообщение о его тихой кончине несколько успокоило меня. Я боялся длительных страданий, которые при его нетерпеливом характере были бы ему очень тяжелы.

С большим неудовольствием я услышал следующую неприятную для меня весть: предназначенная мне посылка из провианта, тканей и табака застряла в Ладо. Помимо недостатка кофе, сахара и других продуктов, я нуждался в тканях и других предметах для обмена.