Путешествия с Геродотом

Ксеркс продолжает дело отца — подготовку к войне с греками, но сначала думает ударить по Египту, поскольку египтяне восстали против персидской оккупации своей страны и хотят провозгласить независимость. Перс считает, что подавление египетского восстания — дело более важное, а поход против греков может подождать. Так считает Ксеркс, а вот его старый кузен, сын сестры покойного Дария, очень влиятельный Мардоний, говорит: что там египтяне, идем сначала на греков! (Геродот подозревал, что Мардоний очень стремился к власти и хотел стать сатрапом завоеванной Греции.) Владыка, негоже, чтобы афиняне, которые много уже зла сделали персам, не понесли кары за свои деяния!

Геродот говорит, что Мардоний со временем убедил Ксеркса и подтолкнул-таки его на греческий поход. Тем не менее персидский царь сначала отправляется в Египет, подавляет восстание, снова обращает страну в рабство и только тогда собирается двинуться на греков. Он понимает всю важность этого предприятия и поэтому собирает совещание персидских вельмож, чтобы выслушать их мнения, и делится с ними своими планами покорения мира: Персы! <…> О деяниях Кира, Камбиса и отца моего Дария и о том, какие они сделали завоевания, вы сами прекрасно знаете и рассказывать вам не нужно. Я же по вступлении на престол всегда размышлял, как бы мне не умалить царского сана предков моих и совершить не меньшие, чем они, деяния на благо персидской державы<…> Ныне я собрал вас, чтобы открыть мой замысел. Я намерен, соединив мостом Геллеспонт, вести войско через Европу на Грецию и покарать афинян за все зло, причиненное ими персам и моему родителю<…> и я не сложу оружия до тех пор, пока не возьму и не предам огню Афины<…> Если мы покорим афинян и их соседей… то сделаем персидскую державу сопредельной эфирному царству Зевса. И не воссияет солнце над какой-либо другой страной, сопредельной с нашей<…> Ведь, как я слышал, дело обстоит так: на свете больше не останется ни одного народа, который осмелился бы восстать против нас, когда мы разделаемся с теми, о которых я сказал. Так мы наложим ярмо рабства и на виновных перед нами, и на невиновных.

После него слово берет Мардоний. Чтобы привлечь Ксеркса на свою сторону, он начинает льстиво: Владыка! Ты — самый доблестный из всех прежде бывших и будущих персов.. После этого ритуального славословия он старается убедить Ксеркса, что одолеть греков не составит никакого труда. No problem! — кажется, говорит Мардоний. Далее он утверждает, что греки не умеют воевать, что из-за невежества и глупости они воюют самым безрассудным образом<…> Кто же, в самом деле, дерзнет, о царь, восстать против тебя, если ты ведешь с собою всю мощь Азии и все корабли? Я убежден, что греки никогда не решатся на такую дерзость.

Среди собравшихся воцарилась тишина: Остальные персы между тем хранили молчание, не осмеливаясь возражать против высказанного мнения.

Да это и понятно! Представьте себе ситуацию: мы в Сусах, столице персидской империи. В прохладном тенистом зале царского дворца сидит на троне молодой Ксеркс, а вокруг, на каменных скамьях — вызванные персидские вельможи. Совещание поднимает вопрос последней битвы за мир: если эту войну выиграть, весь мир будет принадлежать персидскому царю.