Путешествия в Мустанг и Бутан

Отсюда уже был виден Джелинг, и Таши согласился, что пейзаж стал веселее — появились деревья и трава. Деревня напоминала розовый гобелен с охряными полосами. Цвет селению придавали развалины крепости, монастыри и множество чортенов, поставленных на крутом склоне горы, у подножия которой журчал ручей. Рядом четко, словно костяшки домино, вырисовывались домики под плоскими крышами. Черные окна точечками выделялись на белых прямоугольниках фасадов. Там и тут к ручью клонились метелки плакучих ив.

Я спросил Тсеринга Пембу, можем ли мы остановиться на его подворье. Тот согласно закивал и стал заворачивать яков к глухой ограде. Набежали ребятишки, громко встречая прибывших. Все спрашивали, кто мы такие. Погонщики важно отвечали, что я «очень важное лицо, паломник и ученый человек»; этими доступными им словами они пытались описать мою профессию географа и этнографа.

Вещи сложили возле дома; с минуты на минуту я ожидал появления кхампа. Но никто не приходил — должно быть, командиру передали мой ответ. Таши поставил палатку, Калай распаковал кухонную утварь. При виде сверкающих кастрюль детишки Пембы застыли с раскрытыми ртами. Канса надул матрац, который мог служить также креслом, а металлический кофр приспособил как стол… Все эти вещи, привезенные из другого мира, выглядели странно; впрочем, со стороны все наши обычаи и привычки столь же странны, сколь и необъяснимы. Почему наши женщины считают нужным красить яркой краской рот? Почему мы сидим за столом, нелепо свесив ноги, и пользуемся для еды хирургическими инструментами?

Размышления были прерваны шепотом Калая: «Кхампа пришел».

В калитку входил невысокий коренастый человек. Черты его лица были словно вырезаны из стали, но вот он улыбнулся — и лицо сделалось донельзя приветливым.

Подождав секунду, я ответил: «Шу-а» — и указал на второй матрац, приготовленный Таши с другой стороны металлического кофра.

Командир был одет в удобную куртку, из-под которой выглядывала рубашка на молнии. Пакет пельменей кхампа с восточной вежливостью оставили на пороге дома.

Я поблагодарил «гьялцена» (начальника) за этот знак внимания.

— О, мы живем очень скромно, — сказал он, — и не можем делать дорогих подарков.

Потом начались расспросы. Долго ли я собираюсь пробыть? В какое именно место держу путь? Из какой я страны?

Мое знание тибетского сильно упростило дело. Очень нескоро я сообразил, что с меня снимают допрос, настолько это было сделано по-восточному тонко. А я-то полагал, что приму его с холодным достоинством…

— Я еду в Мустанг, чтобы изучить обычаи его народа, а по том написать о них «печа» (книгу)…

Разговор незаметно перешел на лекарства. Я дал ему коробку с таблетками. На сем мы вежливо раскланялись.

— Это очень важный гьялцен, — зашептал вслед ему Пемба. — У него лошадь понимает человеческие слова и сама разговаривает…

Два дня прошли в расспросах деревенских жителей, после чего мы двинулись дальнее. Ветер отчаянно завывал и сыпал хлопьями снега. Какое счастье, что я купил чубу! В длинном рукаве я держал камень, чтобы бросить в пирамиду на перевале — по этому перевалу проходила условная граница между селением Джелинг и королевством Мустанг.

Камень упал в кучу с сухим щелчком. Немедля рядом раздались два других щелчка; я поднял голову и увидел направленные на меня дула автоматов. Это были кхампа, одетые точно в такие же, как у меня, чубы. Сердце ушло в пятки. Тоненькая снежная завеса разделяла нас. Что делать? «Кале пхе (не торопитесь)», — тупо вымолвил я.

— Кале пхе, — в изумлении повторили солдаты. Потом, словно очнувшись, быстро сунули автоматы под чубы и по доброй буддийской традиции обошли пирамиду слева, толкая впереди себя маленького яка, явно предназначавшегося для котла.

Мы разошлись.

Неужели я в Мустанге? Не так представлялось мне торжественное вступление в «запретное» королевство — действительность оказалась куда суровее воображаемого пряничного царства. Вспомнилась фраза Таши: «Мустанг бесплоден, как дохлая лань». Я словно очутился внутри картины, рожденной фантазией художника-сюрреалиста, — среди причудливых безжизненных силуэтов, строгих храмов, похожих на горы, и гор, напоминающих зубчатые башни.

Где-то там, затерянная в хаосе, лежала далекая цель. Те, кому приходилось долго шагать, поймут, каким ореолом таинства окружает ее сознание.

Два дня отделяли нас от столицы Мустанга. Целая вечность! Два дня до того, как я смогу сбросить с плеч груз ответственности за людей и дело, которым занялся. Казалось, со времени вылета из Катманду и прощального поцелуя жены минуло 99 лет. А через 99 лет, сказал Таши, все живущие на Земле так или иначе умрут. Недаром паломники посвящают заветной цели всю жизнь и, успокоенные, умирают в дороге где-нибудь в монастыре или на перевале. Паломника вдруг озаряет божественный свет, и он понимает, что так надо, раз пришла за ним смерть прежде, чем он исполнил обет.

Да и вообще, разве не выглядит вся наша жизнь дорогой к неведомой цели? Я подумал о путях, которые довелось мне пройти. Там были и моря, и пустыни, и джунгли, и болота.