Путешествия во времени. История

Эйнштейн признавал, что эта проблема беспокоила его в момент величайшего проникновения в суть вещей, при создании общей теории относительности: «И я не смог ее прояснить». На диаграмме четырехмерного пространственно-временного континуума пусть P — это «мировая точка», лежащая между двумя другими мировыми точками A и B. «Мы провели через P „временеподобную“ мировую линию, — предположил Эйнштейн. — Имеет ли смысл снабжать эту мировую линию стрелкой и утверждать, что B имеет место до P, а A — после P?» Только если в картину входит термодинамика, сделал он вывод. Но он говорил также, что в любой передаче информации задействована термодинамика. Связь и память — энтропийные процессы. «Если можно передать (по телеграфу) сигнал из B в A, но не из A в B, то односторонний (асимметричный) характер времени установлен, то есть не существует свободного выбора направления для стрелки. Принципиально важен тот факт, что отправка сигнала представляет собой в смысле термодинамики энтропийный процесс — процесс, связанный с ростом энтропии».

Таким образом, вначале Вселенная должна была иметь низкий уровень энтропии. Очень низкий уровень. Она должна была существовать в высокоорганизованном состоянии, которое, помимо всего прочего, является чрезвычайно маловероятным[93]. Это космическая загадка. С тех пор энтропия только растет. «Это путь в будущее», — сказал Фейнман много лет спустя, когда он, тогда уже знаменитый ученый, собирал свои знания о физике в учебник.

Это источник всякой необратимости, это то, что образует процессы роста и распада, что заставляет нас помнить прошлое и не помнить будущего, помнить те вещи, что находятся ближе к тому моменту в истории Вселенной, когда уровень порядка был выше, чем сейчас, и причина, по которой мы не в состоянии помнить те вещи, где уровень беспорядка выше, чем сейчас, которые мы называем будущим.

А в результате?

Вселенная стремится к максимальному уровню энтропии, к состоянию абсолютного беспорядка, из которого нет возвращения. Все яйца будут разбиты, все песочные замки разрушены, солнце и звезды потускнеют и сольются в единый фон. Герберт Уэллс в свое время уже знал об энтропии и тепловой смерти. Это и есть та судьба, тот итог, к которому приближается Путешественник во Времени, когда покидает Уину и год 802 701, оставляя позади опустившихся элоев и тупых морлоков, разрушенный дворец из зеленого фарфора с давно покинутой галереей палеонтологии и библиотекой, заполненной гниющей бумагой, и гонит свою раскачивающуюся и вибрирующую машину вперед, сквозь миллионы лет серого тумана к финальному сумраку, окутавшему землю мрачным покрывалом. Мне кажется, если читаешь «Машину времени» в юности, в памяти или в снах остается именно это — образ этого окончательного мира, в котором ничего не происходит. В одном из черновых вариантов Уэллс называл его «образом дальнейшего». Если Эдем — это альфа, то здесь мы видим омегу[94]. Эсхатология для просвещенных. Никакого ада, никакого апокалипсиса. Не гром небесный, но слабый стон.

Этот сумеречный пляж появляется в научной фантастике снова и снова. Мы приходим к концу света — «нарушенному ландшафту» Джеймса Балларда, терминальному побережью, где последний человек произносит последнее прощай: «Такой уход требовал от него оставить свой след на всех частичках Вселенной до единой». На незабываемых последних страницах романа Уэллса Путешественник во Времени сидит, дрожа от холода, в седле своей машины и наблюдает, как «угасает жизнь древней земли». Вокруг нет никакого движения. Вокруг он видит только темно-красные, розоватые, кровавые оттенки в тусклом свете умирающего солнца. В какой-то момент ему кажется, что в отдалении что-то черное передвигается прыжками, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что это всего лишь камень.

Я в ужасе смотрел, как на солнце наползала темнота… Холодными порывами задул ветер… Тишина? Нет, невозможно описать это жуткое безмолвие… Мрак сгущался… Кругом была непроглядная тьма… Ужас перед этой безбрежной тьмой охватил все мое существо. Холод пронизал меня до мозга костей.

Так наступает конец нашего мира.

7. Река, путь, лабиринт