Ласточки не принесли нам удачи. На следующий день после отплытия от берегов Камчатки один из наших лучших матросов упал с вершины мачты на марс и тотчас же испустил дух. При самых сильных штормах он уверенно взбирался на ванты и выполнял наиболее сложную работу. И вот теперь судьба настигла его при хорошей погоде, когда на море было спокойно. Подобные несчастья обычно как раз и случаются с самыми ловкими и расторопными матросами. Они слишком полагаются на свое проворство и потому бывают недостаточно осторожны. Не помогают даже многократные предупреждения.
Мрачное состояние духа, вызванное постигшим нас несчастьем, еще более усилилось вследствие наступления туманной, сырой и холодной погоды, которая сопровождала нас вплоть до берегов Америки. К счастью, все время дул сильный западный ветер. С его помощью мы прошли с юга вдоль Алеутских островов и уже 7 августа приблизились к американскому побережью. Это был первый день, когда вновь показалось солнце. В дальнейшем небо оставалось безоблачным, и, чем ближе мы подходили к берегу, тем мягче и приятнее становилась погода.
Согласно проведенным в полдень наблюдениям, мы находились на широте 55°36′ с. и долготе 140°56′ з. Некоторые мореплаватели сообщали о том, что здесь обнаружено постоянное северное течение. Однако наши наблюдения не подтвердили этого. Мы нашли здесь течение, идущее со скоростью 20–30 миль в сутки то на север, то на юг, всецело в зависимости от направления ветра. Только вблизи от берега имеется постоянное северное течение, что подтверждают также местные жители.
Ново-Архангельская крепость. Вид с моря
Рисунок художника И. Г. Вознесенского. 1830-е гг.
Мы направились прямо к бухте, которую англичане называют заливом Норфолк, а русские — бухтой Ситха, по острову, расположенному в ее глубине. Коренные жители называют этот остров Ситхаханом, откуда и произошло его русское наименование. Здесь расположен Ново-Архангельск — главное поселение Российско-американской компании.
Утром 9 августа, по моим расчетам, мы должны были находиться в непосредственной близости от земли, но густой туман скрывал все предметы, лежащие на расстоянии более 50 саженей.
Наконец в полдень выглянуло солнце, туман быстро рассеялся, и нашим взорам внезапно открылась панорама американского берега. Мы находились у самого входа в бухту, неподалеку от гористого мыса Эджкомб. Его плоская вершина настолько высока, что при ясной погоде ее можно увидеть уже на расстоянии 50 миль; она служит хорошим ориентиром.
Штиль помешал нам в тот же день войти в бухту, и мы принуждены были довольствоваться видом высокого, скалистого и пустынного берега, поросшего густым еловым лесом. Мы находились теперь на значительно большей широте, чем были на Камчатке, но не увидели снега даже на самых высоких горных вершинах, которые там были бы, безусловно, покрыты вечными льдами. Последнее свидетельствует о том, что климат американского побережья гораздо мягче, чем климат азиатского.
На следующий день поднялся слабый ветер, дувший по направлению к бухте, и мы тотчас же им воспользовались. Зато погода настолько испортилась, что берег едва можно было различить. Никто из команды раньше не бывал в этой бухте. Она простирается в длину от входа до Ново-Архангельска на 25 миль и изобилует небольшими островами и отмелями.
О лоцмане здесь нечего было и думать, но нам удалось самостоятельно преодолеть все трудности. При все ухудшавшейся видимости и сильном дожде мы прошли все извилины фарватера и бросили якорь перед крепостью.
Здесь мы встретились с фрегатом «Крейсер», которым командовал капитан 2-го ранга Лазарев. Этот фрегат был прислан сюда правительством для защиты наших торговых интересов, и мы должны были его сменить.
Естественно, что появление судна из родной страны всегда вызывает большую радость у обитателей столь отдаленного и пустынного уголка земного шара. Я незамедлительно посетил Лазарева, а затем нанес визит главному правителю колонии капитан-лейтенанту Муравьеву, моему старому другу, с которым я не виделся уже много лет. Вдали от отечества даже незнакомые друг другу люди становятся друзьями. Насколько же задушевнее становится дружба, возникшая еще на родине! Общение с капитаном Муравьевым, человеком высокообразованным и замечательным благородством своего характера, чрезвычайно помогло нам скрасить долговременное пребывание в этих пустынных краях.
На мой письменный запрос, должно ли состоящее под моей командой судно уже теперь находиться в колонии, капитан Муравьев ответил, что оно не понадобится здесь до 1 марта будущего, 1825 г. и что я могу использовать оставшееся время по своему усмотрению. Воспользовавшись этим разрешением, я отплыл в Калифорнию, посетил Сандвичевы острова, а 23 февраля 1825 г. уже вновь подходил к Ново-Архангельску.