Путешествия за камнем

Мы не могли не согласиться с тем, что А. Ф. Соседко был прав. Джиландинский массив достоин детальных научных исследований, и если он и не таит больших богатств полезных ископаемых, то все же это позволит еще теснее связать пегматиты Урала с породами Тянь-Шаня.

Уже совсем стемнело, когда мы вернулись к кибиткам. Усталые, мы с трудом добрались до нашего приюта, и лишь немногие из нас остались закусить пловом, тогда как остальные сейчас же заснули на мягких подушках, накрывшись теплыми одеялами, обдуваемые свежим ночным ветерком. Кошмы нашей юрты были подогнуты примерно на полметра от земли, для того чтобы в кибитку проникала ночная прохлада и легче было спать.

Рано поднялись мы на следующее утро. Минералогическая задача была выполнена: жилы с металлами осмотрены, собран материал, обдуман план дальнейших исследований. Нам надо было ехать дальше, а это означало, что надо вести длинные дипломатические переговоры о том, какие существуют здесь караванные пути, где легче проехать машине, где есть колодцы и где может проехать арба.

Как всегда, вопрос о дороге обсуждался бурно и страстно. Джиландинцы, однако, совершенно точно говорили нам: на запад, к Турткулю, нет хороших путей, почти сплошные пески отделяют степной район от берегов Аму-Дарьи. Караваны идут с большим трудом не менее 8 суток. В тяжелых сыпучих песках Кызыл-Кумов почти нет колодцев, и нам пришлось согласиться с тем, что туда дороги для нас нет, нам не осилить 240 километров пути почти исключительно по пескам^[74].

Лучший путь открывался прямо на юг, в Бухарский оазис. По нему ходили даже арбы. Перевалы через горные хребты были не трудны, и путь пересекала лишь одна полоска песков, небольшая, прорезанная большой караванной дорогой. Не надо было никаких проводников, — это исторический путь из Оренбурга в Бухару и Самарканд. По этому пути шли с конвоем царские дипломатические миссии в 1820 и 1841 годах (Негри и Бутенев), по этому же пути через Букан-Тау шли измученные солнцем войска из Хивинского похода 1873 года.

Все ясно и просто. Держи на полуденное солнце!

И наш водитель, и старый кызылкумец А. Ф. Соседко с уверенностью говорили, что им все ясно и никого не нужно брать на машину — давайте трогаться в путь.

И мы тронулись.

Обратный путь через пески

Первый день прошел благополучно. Все те же полукаменистые полынные степи, все те же увалы, красивые настороженные фигуры грациозных джейранов. Снова прекрасная ночь и снова новый день работы.

Но очень скоро на юге мы увидели неровные барханные контуры песчаной реки. Они выглядели не очень приветливо, а широкая большая караванная тропа, вся взрыхленная тысячами верблюжьих ног, не предвещала хорошей дороги. Начало еще было неплохим. Мы шли медленно, спокойно, запасы воды были достаточные, настроение хорошее. Миша не волновался, только я несколько смущенно поглядывал на все растущие перед нами песчаные гряды.

Дорога становилась все труднее и труднее. Попытки объехать гряды скоро окончились неудачей, так как они были очень круты. Очень мелкий песок красноватого цвета стоял теми отвесными стенами, которые мы так хорошо знали по мелкоземам и лёссам Средней Азии.

Нет, надо было идти по тропе, а это становилось все труднее и труднее. Жаркое солнце поднялось высоко и пекло нестерпимо. Машина накаливалась так, что нельзя было прикоснуться к ее черному металлу. Вода в радиаторе закипала, едва мы проходили 20–30 метров. Температура в тени достигала 40°.

Началась борьба с природой. Настроение у Миши испортилось. Машина пыхтела и застревала в песке. Мы все впрягались в нее, тащили, толкали, дергали, упираясь ногами в почву тропы. Так нам удавалось протащить машину 50–70 метров, потом мы останавливались, чтобы дать охладиться мотору, а сами разбегались от машины, как от горячей печки, и прятались под ближайшими кустиками саксаула.

Замечательная вещь! Еще во время нашей первой каракумской экспедиции (1925 год) Бегенч, наш незаменимый проводник, показывал нам «песочные холодки», в которых он прятался летом в солнечные дни. Эти холодки состояли из нескольких веточек саксаула. Тень от них вырисовывалась на горячем песке лишь несколькими темными полосками. Но в нестерпимый зной среднеазиатских пустынь даже эта ничтожная защита от солнца приносила облегчение. Надо было во что бы то ни стало избежать прямых лучей солнца, и тогда действительно получается холодок. В изнеможении я садился под маленький кустик саксаула и, как говорили мои спутники, «испарялся», готовясь живым быть взятым на небо!

Но «испарялся» не только я. Через два-три километра мы все уже начали терять терпение. Количество поглощаемой нами воды начинало пугать Мишу. «Ее не хватит и для радиатора, а тут еще дают пить людям», — ворчал он.