Путешествия за камнем

На следующее утро мы начали подъем, который, как мы рассчитывали, не должен был быть особенно трудным. Однако уже скоро мы вступили в труднопроходимую область кочковатых болот, покрытых густым лесом. Болота сменились пологим склоном, покрытым типичной тайгой с опрокинутыми буреломом или подпиленными деревьями; пришлось перебираться через поросшие мхом стволы трехсотлетних гигантов — сосен и кедров. Густые черные сетки на голове и перчатки на руках далеко не защищали от роя комаров, а сетка, непривычная для нас, сильно затрудняла дыхание. Выше подъем сделался еще круче, и к вечеру мы попали в область нагроможденных скал. Разрушение твердой горной породы — оливинового габбро — здесь принимает грандиозные масштабы: с вершины во все стороны скатываются обломки подточенных водой и воздухом глыб. Почти вся масса горы состоит из габбро, некогда застывшего в глубинах в виде мощного массива. Тщетно искали мы минералов в его однообразной кристаллической массе. Только кое-где в некогда расплавленной серой породе скопились массы магнитного железняка; следы меди, налеты эпидота нарушали скучное однообразие.

Поднялся ветер; сырой, холодный туман окутал вершины гор. Под нависшей скалой, около небольшого водоема, мы разложили костер и стали готовиться к ночлегу. Иногда ветер разгонял тучи, прорывался луч солнца, далеко на востоке освещая необозримую картину сибирской тайги. Несколько отдохнув и согревшись, мы решили подняться на вершину, но самая высокая точка горы Кумбы оказалась недоступной и лишь временами в виде остроконечного пика показывалась среди стелящихся туч. Грандиозные осыпи выше сменялись своеобразными лугами альпийского типа или густым мягким покровом мха. Мы обошли северо-восточный склон, собирая материал и осматривая однообразные скалы габбро, но поиски наши оказались безрезультатными. Уже стемнело, когда по каменистым отвалам мы спустились вниз и нашли место для ночлега. После холодной ночи и тщетных попыток согреться у костра один из наших спутников предпринял вторичный осмотр вершины, подойдя к ней с другой стороны, но и этот осмотр никаких результатов не дал.

Сырая холодная погода не позволяла дольше оставаться на вершине, а сильная усталость и недостаточный запас взятой с собой провизии заставили нас отказаться от дальнейшего осмотра южных склонов и приступить к спуску. После дождей, прошедших в последние дни, этот спуск местами оказался очень трудным, а в болотистых низинах мы продвигались еще медленнее. Сырая и неприветливая тайга была совершенно безжизненной, и только кое-где разодранная когтями колода напоминала нам о медведе — главном обитателе этих лесов.

Таким образом, наши поиски на горе Кумбе не только дали отрицательные результаты, но показали и всю бесполезность дальнейших исследований. Тем не менее мы решили осмотреть ближайший район, примыкающий к горе, и все шурфы и ямы у подножья горы. На реке Колонге, недалеко от нашего кордона, наши поиски принесли нам некоторый успех. В старом железном руднике (Покровском и Колонгском), ныне подготовляемом к большим работам, мы встретились с рядом образований, которые, казалось, могли бы быть интересными. Здесь изверженные породы, близкие к тем, которые сложили вершины Кумбы, прорвались в область известняков. Из расплавленной магмы выделились огромные скопления магнитного железняка, а сам известняк превратился в гранаты и эпидоты. Местами длинные призмы эпидота были заключены в массу магнитного железняка, который не только покрывал их черной корой, но иногда совершенно замещал вещество эпидота. В результате этого образовались черные призмы, внешний вид которых иногда до малейших деталей напоминал строение некоторых редкоземельных соединений. Может быть, именно в этих призмах и заподозрил исследователь 40-х годов XIX столетия те минералы, о которых он писал в своей работе. Трудно дать определенный ответ на этот вопрос, и остается только пожалеть о неполноте и краткости старого описания.

Только, когда попадаешь в какие-либо чужие края, руководясь старыми материалами или старыми маршрутами, — глубоко научаешься ценить тех немногих исследователей прошлого, которые умели сочетать широту научной мысли с точностью и детальностью описания своих наблюдений. Дать точное описание наблюдавшихся явлений природы, выхватить из многообразия деталей и мелочей главные, характерные черты, в резкой и краткой форме сформулировать все, что видел глаз и схватила мысль, — это настолько сложная и важная задача, что перед ней бледнеют все трудности лабораторного исследования или теоретического анализа в кабинетах ученых.

И, может быть, в наше время, когда при стремительном темпе жизни мысль естествоиспытателя очень часто забегает вперед, отрываясь от фактов и наблюдений, полезно было бы оглянуться назад, на наших великих предшественников конца XVIII и начала XIX в., которые в своих спокойных эпических повествованиях медленно подготовляли основание для постройки величественного здания современного естествознания, собирая для него один за другим кирпичики точного наблюдения природы.