Путешествуя с призраками. Вдохновляющая история любви и поиска себя

Но в тот вечер мы втроем сидели, пили и разговаривали в «Десперадо», и я вдруг начала рыдать и не могла остановиться. Не помню, что они говорили и говорили ли что-нибудь вообще, когда я рассказала им о своем умершем женихе. А что помню – так это удивленные и испуганные взгляды на их лицах. И то, что они больше ни словом не упомянули Шона.

Мне не следовало удивляться собственному срыву, но я была напугана. Я чувствовала себя сорвавшейся с катушек. Я даже не знала, что послужило спусковым крючком. Просто знала, что никогда еще так пугающе не теряла контроль над собственными эмоциями, и мне потребовались еще почти целые сутки, чтобы восстановить хоть какое-то ощущение самообладания. После своего рассказа Саймону и Адаму в баре я вернулась в отель одна, в ледяной тьме, и отключилась, случайно заперев номер и оставив их обоих ночевать в холле.

На следующее утро я первым же делом снова начала реветь в душе. Шон казался мне таким далеким – почти как если бы его никогда не было. Казалось, что я одна уже целую вечность. И трудно было представить, что я снова смогу когда-нибудь с кем-нибудь связаться. Я простояла в душе, плача, еще час, потрясенная тем, что единственный раз, когда мне это было по-настоящему нужно, запас горячей воды оказался нескончаемым.

Когда я вернулась в комнату, я не хотела больше путешествовать, не хотела быть в Болгарии, не хотела быть с этими парнями. Я провела вне отеля целый день, прячась от них обоих и тщетно пытаясь перестать плакать, – вначале набирала длинные послания домой в прокуренном интернет-кафе, затем дрожала, гуляя вдоль краев утеса и руин замка, похороненных в снегу, и, наконец, смотрела кошмарный фильм с Вином Дизелем, «Три икса», в местном кинотеатре.

К концу дня возможные места для пряток кончились. Но когда я вернулась в отель, Саймон и Адам вели себя так, будто ничего не случилось. Я даже не была уверена в том, что они хотя бы что-то помнили.

Так что мы втроем снова пошли пить, на сей раз в «Москито», и там столкнулись с теми же студентами, с которыми познакомились в первый вечер в Велико-Тырново. Студенты были юные, веселые и дружелюбные, модно одетые и с очень разной степенью владения английским.

Все мы уселись большой компанией в баре и стали играть, зажимая разные количества местных монеток – стотинок – в кулаках и пытаясь угадать, сколько денег у всех нас вместе. Проигравший должен был угощать всю компанию, причем цена вопроса сводилась всего к двум левам или одному доллару.

Студенты также познакомили нас с коктейлем, который называли «героин». Баккарди и трипл-сек наливали вместе и поджигали, над огнем держали ложечку сахара до тех пор, пока он не карамелизовывался, в последний момент ложечку опрокидывали в пламя и пили весь этот горящий, сладко-горький коктейль через соломинку. Я сразу опалила себе ресницы, но сумела продержаться остаток вечера, больше ни разу не обжегшись.

Девятого декабря Саймону исполнилось 27 лет – о чем он не уставал говорить со дня нашего знакомства, явно желая этот день отпраздновать. В этот же день исполнялось четыре месяца со дня смерти Шона. Я начала замечать, что тревога и трепет, предварявшие очередную годовщину, давались мне куда сложнее, чем сама дата, хотя обычно пару дней спустя у меня случался срыв.

Адам уехал из Велико-Тырново раньше, а мы с Саймоном немного задержались в заснеженном горном университетском городке. Когда мы наконец сели в автобус, идущий в столицу, город Софию, у меня уже имелись отвлекающие факторы в лице не только крепких морозов, но и разочарования Саймона из-за того, что ему прислали меньше электронных поздравлений, чем он рассчитывал, и дополнительных трудностей, связанных с путешествием по Болгарии.

Непривычные кириллические буквы напоминали мне о том, как мы с Шоном пытались «договориться» с китайскими иероглифами. Наши с Саймоном путеводители перечисляли названия улиц по-английски, в то время как на самих указателях надписи были на болгарской кириллице. Так что мы научились находить в городах одну из главных достопримечательностей, а потом старались отсчитывать кварталы от нее до нужного места.

Эту путаницу усугублял местный обычай мотать головой вместо «да» и быстро кивать в знак «нет». Я обнаружила, что перестроиться почти невозможно.

Но путешествовать с Саймоном было легче. Приятная перемена – когда рядом есть кто-то, кто может помочь выяснить, на какой автобус надо сесть, кому платить и где сойти. И я не могла не заметить, насколько меньше теперь на меня пялились, чем когда я была одна. Тут-то до меня и дошло, что я начала привыкать к ощущению, будто я – своего рода любопытный представитель животного мира в зоопарке.

По мере того как автобус приближался к Софии, белые сугробы вдоль обочин дороги стали растекаться в бурую слякоть. Улицы столицы были загромождены огромными, бесформенными жилыми зданиями. Нищие толпились вокруг костров, разведенных в мусорных баках, худые собаки с просвечивающими ребрами рыскали в тенях, и по всем тротуарам в беспорядке были припаркованы автомобили.