Путешествуя с призраками. Вдохновляющая история любви и поиска себя

Больница закрыта на ночь. Мы стоим перед запертыми воротами, и тут подъезжают четыре девушки-испанки. У одной из них сильное сердцебиение, и остальные за нее беспокоятся. Я шепчу Шону, что, на мой взгляд, здесь не обошлось без каких-то наркотиков. Сбоку от ворот висит домофон, и мы с девушками пытаемся поговорить с ответившим нам человеком, который не знает ни английского, ни испанского. По очереди стараемся дать понять, что нам необходим врач. Мы приводим доводы, умоляем, просим, уговариваем. У девушек обнаруживается свойственная всем латиноамеринкам страсть к драме, и одна из них, похоже, говорит на каком-то языке, который может даже оказаться чешским. Наконец, ворота распахиваются.

Мы с Шоном следуем за девушками по сумрачным безмолвным коридорам и видим, что в пустой комнате ожидания горят лампы. Девушек принимают первыми, и я засыпаю, свернувшись калачиком на обитых пластиком стульях.

– Чем я могу вам помочь? – красивый мужчина с темными глазами и длинным носом стоит надо мной. Он одет в белый халат, а его шею обвивает стетоскоп.

– Вы говорите по-английски! – я испытываю невероятный восторг и облегчение. Тыкаю в Шона, прикорнувшего на стуле рядом со мной. – У моего бойфренда кольцо на пальце застряло. Мы не можем его снять.

Доктор смотрит на меня тяжелым взглядом.

– Вы находитесь в отделении медицины внутренних органов. Я кардиолог.

– Пожалуйста! – все, что способен сказать Шон.

Доктор переводит взгляд на Шона, опять на меня, потом наконец на палец Шона. Знаком велит Шону следовать за ним. Но когда я начинаю подниматься со стула, поворачивается и предостерегающе поднимает ладони.

– Вы, – указывает он на стул в комнате ожидания, – оставайтесь здесь.

Они оставляют меня одну, и через считаные минуты я снова сворачиваюсь калачиком и засыпаю.

В следующий раз меня будит Шон. Теперь я куда менее пьяная и куда более пристыженная.

– Что, сняли? – спрашиваю я, заставляя себя подняться. Чувствую, что щеки у меня пылают, и незаметно проверяю, не текла ли во сне из уголка рта слюна.

Шон плотно сжимает губы.

– Это было мучительно, Мисс, – и сует мне обратно серебряный ободок.

– Мне так жаль! Я люблю тебя.

Я беру его за руку. Палец красный и распухший. Врач просунул ножницы под металл, чтобы освободить хоть какое-то пространство, а затем водил проволокой по кругу, прежде чем силой стянуть кольцо с пальца. Медсестре пришлось держать Шона за кисть, и проволока оставила глубокие бороздки на серебряном ободке.

Мы оба стараемся не ахнуть, когда нам выставляют счет: более двух тысяч крон, то есть около 60 американских долларов, целое состояние для Чешской Республики в 1999 году. Но удерживаемся, улыбаемся, благодарим – и вытаскиваем наличные.

Занимается рассвет; когда мы выходим из больницы, светлеющая дымка над Влтавой начинает выцветать, меняя оттенок с синего на золотой. Наш последний день в Праге. Мы, похоже, легко отделались, и оба знаем, что вскоре я приеду к Шону в Ирландию. Я ощущаю удовольствие от того, что наш день начался на рассвете. Все кажется полным возможностей, и весь этот весенний день, который предстоит провести вместе, простерся перед нами. Я снова надеваю кольцо на свой большой палец, оно уютно скользит на место, и я провожу ногтем по царапинам, оставленным проволокой.

6 Пляж Хадрин Нок, Пханган, ТАИЛАНД 9 августа 2002 г.

– Мне так жаль! Я люблю тебя.

Я еще раз поцеловала Шона, ощущая тяжесть его кольца в кулаке, на занемевших ногах прошла сквозь белые занавески и направилась вон из клиники. Но врач-китаец тут же увел меня обратно и усадил у письменного стола, задвинутого в угол помещения. Помещение было таким маленьким, что я, протянув руку, почти могла коснуться скрюченных пальцев Шона. Его голубые глаза все так же глядели в потолок. Врач вручил мне ручку и положил на стол передо мной лист бумаги.

– Пожалуйста, подпишите свидетельство о смерти, – он указал на пустую строчку ближе к концу документа. Все слова были на тайском. Да и какая разница? Я все равно не могла сосредоточиться на тексте. Мой взгляд точно магнитом притягивало к себе полуобнаженное тело Шона – мне хотелось забраться на койку и обвиться вокруг него, – и моя рука двинулась к концу страницы.

Одна из израильтянок подошла к нам и твердо положила руку поверх моей.

– Это необходимо перевести.

Вторая девушка не отставала от нее.

– В такое время будет очень трудно найти переводчика, – ответил врач. – Ей нужно подписать это сегодня.

– Она ничего не подпишет, пока не будет перевода.

Я слушала их разговор так, словно он не касался меня, отстраненно, глядя на Шона. Жалея, что его глаза не захотели закрыться. Жалея, что он не одет. Жалея, что нас никак не оставят в покое.

– Она может заказать перевод завтра. После того как подпишет.

– Она не будет подписывать ничего на тайском.

Врач вздохнул и подтащил свой стул ко мне. Стал сам переводить свидетельство, указывая на ряды точек и витиеватых знаков.