– С войны. – Он остановился и посмотрел на нее. Шафран сжала губы, словно собиралась попросить более подробных объяснений, но не стала. При виде ее растерянного лица Александр улыбнулся. – Я же говорил, что воевал в Фромелле. Мое подразделение застряло в траншее. Мы сражались, многие мои друзья погибли. Кто-то бросил гранату, и она упала рядом со мной. – Он сделал паузу, пытаясь прогнать настигшие его воспоминания о грязи и крови. – Я потерял сознание, а очнулся с сотрясением мозга. На руке и на спине не было живого места. Ожоги второй и третьей степени и частичная потеря движения. Врачи опасались, что повреждены нервы и что это надолго. Но и рука, и спина зажили. Пришлось научиться писать левой, но по сравнению с большинством я легко отделался. У меня нет причин жаловаться.
Он взглянул на Шафран, но ее лицо скрывала тень.
Александр подумал, а не рассказать ли ей больше. О том ужасе, который он испытал, когда очнулся и ощутил, что половина его тела в огне. О том, каким мучительно чужим показался он самому себе, когда впервые посмотрел на покрытое шрамами тело. Как вид или запах дыма, или грохот упавшей на пол книги вызывали в нем такую панику, что он забывал, где находится.
Испугавшись, что сходит с ума, он поговорил со своим старшим братом, бывшим пилотом. Его брат и несколько его друзей испытывали по возвращении с войны похожие состояния: их мучили ночные кошмары, у них дрожали руки, их пугали громкие звуки, а любая грубость или насилие вызывали оторопь. Некоторые, кто пережил еще большие ужасы, чем он, бежали в деревню. Другие использовали алкоголь или более тяжелые средства. Как и он, до того, как обнаружил лучшую стратегию. Прошло несколько месяцев с тех пор, как у него случались «срывы», как он их называл, и больше года с тех пор, как они являлись постоянными спутниками его жизни.
Ободренный своим прогрессом или, возможно, поздним часом, Александр продолжил:
– Вы наверняка слышали о контуженных на войне солдатах, которые не выносят громких звуков или внезапных изменений. Я был одним из них.
Он вспомнил, как однажды вышел из себя после того, как его трясущиеся руки выронили в лаборатории очередную пластинку.
Пластинка упала на пол, и под воздействием горячей волны гнева и стыда он швырнул поднос с образцами на пол. В паузах между своими тяжелыми вдохами он услышал, что в коридоре наступила тишина. Он не видел, чтобы кто-то стал свидетелем его жалкого поступка, но не сомневался, что, если кто-то это заметит, он вылетит из университета навсегда. В тот день он обратился за помощью к доктору Эйвери. Профессор обучил его одной из форм тибетской медитации, и Александр больше не оглядывался назад.
С тех пор прошло почти три года. Теперь он другой человек. Он прочистил горло и сказал:
– Мне помогает одна дыхательная техника. Помните, я о ней уже упоминал?
– Я заметила, что вы всюду наводите порядок, – мягко произнесла Шафран. – И ваш кабинет всегда сверкает чистотой. После эксперимента с шолотлем, – она остановила его, положив руку ему на плечо, – вы убрали весь кабинет. Хотя я устроила там такой хаос!
Александр пристально посмотрел на нее, не зная точно, хочет ли он, чтобы она продолжала.
– Не сейчас. – Она указала на их грязную одежду, – вы как будто совсем не взволнованы.
– Я не всегда… – Он вздохнул и покачал головой, убеждая скорее себя, чем ее. – Это не всегда работает так, как я ожидаю.
Они молча прошли мимо очередного дома.
Его потребность наводить порядок не была постоянной и не являлась навязчивой идеей. Его это расстраивало: он понимал, что его мозг непредсказуем. Зато это позволяло ему работать в полевых условиях. Природный хаос никогда не тревожил его так, как устроенный человеком. Он никогда не пытался как-то повлиять на свое стремление к порядку. И никто, даже его брат, ни разу не высказывался по поводу его отвращения к хаосу.
Не понимая до конца, что он чувствует в связи с тем, что Шафран отметила эту часть его «я», он игриво произнес:
– Похоже, вы испытываете страсть к детективной работе. Вы не думали сменить род деятельности?
На лице Шафран отразилась тревога.
– Мой единственный интерес в этом расследовании – убедиться, что они не подставят доктора Максвелла. Или меня, если уж на то пошло. И что Беркингу это с рук не сойдет. – Она замолчала, хотя ей как будто хотелось сказать больше. Возможно, что она бы предпочла, чтобы Беркинга наказали строже остальных.
Александр остановился и взял ее за руку.
– Беркинг за все поплатится.
Она долго смотрела на него изучающим взглядом.
– Почему вы мне помогаете? Правда, почему?
Александр перебрал в голове все оправдания, которые придумал, чтобы объяснить, почему так охотно участвует в деле. И выбрал самый простой вариант.
– Я такой же ученый, как и вы. Мне нравится разгадывать головоломки.
Одинокое такси подъехало к ним, избавив его от необходимости подробнее описывать свои мотивы. Водитель, с опухшими глазами и крошечной сигаретой в зубах, вскинул брови при виде растрепанных Александра и Шафран.