Путеводитель по Галактике для автостопщиков

Второе место занимает поэзия азаготов с планеты Крия. Когда их Великий Бард Хрюкер Вздутый читал свою поэму «Ода маленькому зеленому катышку, найденному мною у себя подмышкой летним утром», четверо из публики умерли от внутреннего кровоизлияния, а президент Центрально-Галактического Совета Изящных Искусств выжил лишь благодаря тому, что отгрыз себе ногу. Говорят, что Хрюкер был «недоволен» приемом, оказанным его поэме, и вознамерился было прочесть свой двенадцатитомный эпический труд, озаглавленный «Любимое мною бульканье в ванне», когда его толстая кишка, в отчаянной попытке спасти жизнь и цивилизацию, проскочила через его горло и защемила мозг.

Самая же плохая поэзия во Вселенной погибла вместе со своим создателем Полой Нэнси Миллстоун Дженнингс из Гринбриджа, что в графстве Эссекс, в Англии, при уничтожении планеты Земля.

Простетный Вогон Джельц улыбнулся очень медленно. Он сделал так не ради эффекта, а потому что не мог вспомнить правильную последовательность движения мышц. Он только что побаловал себя освежающей серией воплей на своих пленников, и теперь чувствовал себя отдохнувшим и готовым к небольшой гнусности.

Пленники сидели в Креслах для Прослушивания Стихов — привязанные к спинкам. Вогоны не питали иллюзий по поводу того, как люди воспринимают их стихи. Поначалу их попытки стихосложения имели целью навязать всем мнение о себе как о зрелой и культурной расе. Теперь же единственным мотивом для сочинительства была их беспросветная зловредность.

Лоб Форда Префекта был в холодном поту, по которому скользили электроды, закрепленные на его висках. Они соединялись со специальными электронными устройствами — усилителями образов, модуляторами ритма, аллитеративными отстойниками и стилистическими шлакосбрасывателями — специально разработанными для наиболее глубокого и объемлющего восприятия поэтического замысла.

Артур Дент дрожал. Он не имел никакого представления о том, что его ожидало, но ему совсем не понравилось ничего из того, что с ним до сих пор происходило, и он не ожидал изменений к лучшему.

Вогон начал читать какой-то гадкий отрывок из опуса собственного сочинения.

— Как суетны и бздоподобны… — начал он.

По телу Форда пробежали судороги. Это было хуже, чем даже он мог ожидать.

— …мне мочеиспускания твои! Как на букашке, хворой и безродной, обрыдли лишаи.

— А-а-а-а-а-а-а!!! — не выдержал Форд Префект, колотясь о спинку кресла головой, пронзаемой болью. Рядом с собой, как в тумане, он видел Артура Дента, развалившегося в кресле. Он стиснул зубы.

— Тебя я заклинаю, хряпни, — продолжал безжалостный вогон, — по грымзам драндулетовым моим.

Его голос поднялся до страстного и пронзительного крика.

— И круговертно сдрызни мои мощи, не то тебя в злокобеляцкий коржик сверну я биндель-вурделем своим. Смотри же у меня!

— А-а-а-ы-ы-ы-ы-ы-ы-х-х-х… — завыл Форд Префект, забившись в судорогах, когда последняя строка, усиленная электронным оборудованием, ударила ему в виски. Затем он обмяк.

Артур сидел в непринужденной позе.

— Ну, земляне, — проворчал вогон (он не знал, что Форд Префект был не с Земли, а с небольшой планеты вблизи Бетельгейзе, а если бы и знал, то ему было бы все равно). — У вас есть простой выбор: либо погибнуть в вакууме, либо… — он сделал паузу для мелодраматического эффекта, — сказать мне, насколько, по-вашему, хороши мои стихи!

Он откинулся на спинку огромного кожаного кресла, напоминающего формой летучую мышь, и уставился на них. Он снова сделал лицом улыбку.

Форд не мог отдышаться. Он провел шершавым языком по пересохшим губам и застонал.

Артур сказал жизнерадостно:

— Вообще-то, мне понравилось.

Форд повернулся к нему, уронив челюсть. Такое ему в голову просто не приходило.

Брови вогона удивленно поднялись и закрыли его нос, что сделало его чуть-чуть симпатичнее.

— Ну. хорошо… — пробормотал он в изрядном замешательстве.

— Да, да, — сказал Артур. — Я думаю, что некоторые метафизические образы очень эффектны.

Форд все еще таращился на него, пытаясь осмыслить этот совершенно новый для него подход. Может быть, они, в самом деле, смогут взять наглостью?

— Хорошо, продолжайте, — подбодрил вогон.

— Ну… и также интересна ритмическая структура, — продолжал Артур. — Она, как будто, противопоставляется… э-э… — он застрял.

Форд бросился ему на выручку, вставив:

— …противопоставляется сюрреализму, метафорично подчеркивающему… э-э-э… — он тоже завяз, но Артур был вновь наготове.

— …гуманизм.

— Вогонизм, — прошипел ему Форд.

— Ах, да, простите, вогонизм сострадающей души поэта, — Артур почувствовал, что его понесло, — который имеет целью посредством стихотворной формы возвысить одно, переступить через пределы другого, примириться с фундаментальными дихотомиями третьего, — (он вошел в триумфальное крещендо) — и оставить у слушателя ощущение глубокого и живого взгляда в… э-э… (…которое вдруг оставило его на полпути).

Форд быстро подхватил, выкрикнув:

— В то самое, о чем бы ни было это стихотворение! — Затем он шепнул: — Отлично, Артур, здорово!