Путеводитель по поэзии А.А. Фета

Третье четверостишие также открывается упоминанием о лиственных деревьях — но теперь уже не пробужденных «ликующей» весной, а теряющих «последний лист» безотрадной холодной осенью. Однако осенняя утрата лиственными деревьями своего убора представлена не как свидетельство торжества смерти, пусть преходящего, а как проявление дара обновления и «возрожденья». Сосны же неприятны, причем уже не одному поэту, а и другим, и тем, кто моложе его, — «иным поколеньям», и сосны не просто неприятны, они «пугают». И наконец, причина их резкого неприятия приобретает отчетливость философской формулы: это «холодная краса».

Временная структура стихотворения: от весны, сменившей зиму, к осени и вновь (сквозь зиму) к весне: весна в первой и во второй строфах, осень и весна — в третьей. Поэтика времени в фетовском тексте отражает смену природных сезонов, «поэтику» природного цикла. Включенность в природный цикл вечного обновления осознается как дар истинной жизни.

В стихотворении противопоставлены пребывание вне времени, неизменность, олицетворяемые вечнозелеными соснами, и способность к переменам, символизируемая лиственными деревьями — кленами и березами. Неизменность трактуется как безжизненность, отстраненность от бытия и надменность, переменчивость и весенний расцвет — как открытость, «отзывчивость» к жизни. Вечная зелень не меняющихся сосен истолкована как проявление «холодной красы», контрастирующей с живой и подвижной красотой лиственных деревьев.

Образная структура. Лексика

Образы стихотворения двуплановые: с одной стороны, это описания природных явлений — деревьев. Образ «надменной сосны» встречается и в стихотворении «Еще вчера, на солнце млея…» (1864 (?)): «Глядя надменно, как бывало, / На жертвы холода и сна, / Себе ни в чем не изменяла / Непобедимая сосна».

В отличие от кленов и берез, которым приданы определенные свойства (девственная листва, капли сока — слезы, способность ронять листья осенью), образ сосен характеризуется только посредством отрицательного признака и остается зрительно и вещественно «пустым». Это впечатление создается повтором отрицания не-, к ним отнесенного: не могу, несносен, не знают, не шепчут, не вздыхают, неизменные.

Средства выразительности — эпитеты — передают предметные, визуальные свойства деревьев, указывая на тонкость листьев («девственные») и на прозрачность древесного сока («плачущие»). Слово трепет передает легкую дрожь листвы. И все же функция средств выразительности — не столько точность изображения, сколько одушевление, одухотворение природных существ. Метафоричен эпитет девственные, переносящий признак чистоты, нетронутости из мира людей в мир природы. Метафоричен эпитет плачущий: слезы в этом контексте означают восторг, любовь, радостное и даже экстатическое приятие бытия[85]. Слово «трепет» в поэтической традиции устойчиво употреблялось по отношению к миру природы. Один из наиболее известных примеров, очевидно, образцовый для автора «Сосен», — элегия В. А. Жуковского «Вечер», творчество которого и на мотивном уровне, и стилистически во многом сходно с фетовским. Но «трепетанье» ивы в элегии Жуковского — не чисто предметное свойство: «Трепетанье — это нежное, музыкальное слово, говорящее о стыдливости, о тончайшей вибрации — чего? души поэта, — хотя в то же время и ивы <…> у Жуковского нежность слова — это и есть его значенье <…>» [Гуковский 1995, с. 47][86].

По утверждению М. Н. Эпштейна, «самый частый эпитет, который прилагает Фет к явлениям природы, — „трепещущий“ и „дрожащий“» [Эпштейн 1990, с. 222]. Хотя для бесспорности этого вывода необходим исчерпывающий частотный словарь эпитетов поэзии Фета, в общем с таким утверждением можно согласиться.

С этим мнением солидарен И. Н. Сухих: «„Трепет“, действительно, одно из ключевых состояний фетовского мира, в равной степени относящееся к жизни природы и жизни души. Трепещут — хоровод деревьев, звук колокольчика, сердце, одинокий огонек, ивы, совесть, руки, звезды счастья»:

Покуда на груди земной
Хотя с трудом дышать я буду,
Весь трепет жизни молодой
Мне будет внятен отовсюду

(«Еще люблю, еще томлюсь…»)

[Сухих 2001, с. 50–51][87].

Как и у Жуковского, признак трепетанья отнесен у Фета иногда к природным явлениям и к неодушевленным предметам: «Вдали огонек одинокий / Трепещет под сумраком липок» («Весеннее небо глядится…», 1844), однако оно ассоциируется и с душевным движением: «И трепет в руках и ногах» («Я жду… Соловьиное эхо…», 1842). «Я снова умилен и трепетать готов» («Страницы милые опять персты раскрыли…», 1884).