Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы

Вас спрашивает внизу прапорщик Пистоль. Он желает вас видеть, сэр.

Акт II, сцена 4, строки 70–71

Кажется, что слово «ancient»[121] указывает на возраст, но на самом деле это искаженное ensign (флаг, а также солдат, который его несет, то есть знаменосец).

Задача перед знаменосцем стояла трудная. До введения формы в пылу сражения отличить врага от друга было трудно. Армии или входившие в них отряды должны были собираться вокруг какого-то заметного знака и держаться около него. Этим знаком и являлся флаг (знамя, штандарт).

Естественно, знаменосец должен был держать знамя в самой гуще битвы и охранять его, не щадя собственной жизни. Он становился мишенью для врага, потому что с утратой знамени по крайней мере часть отряда охватывало смятение. Об утрате такого важного предмета, как знамя, становилось известно всей армии, и это считалось сигналом поражения. Многие утрачивали воинский дух, и проигрыш сражения становился более вероятным.

Следовательно, знаменосцем (прапорщиком) мог стать только дерзкий и закаленный в боях сорвиголова; пост этот считался почетным. Эти люди чаще всего темпераментны и быстро впадают в гнев. Именно таков прапорщик Пистоль. Само его имя указывает на вспыльчивость. Узнав о приходе нового гостя, Доль Тершит (видимо, уже встречавшаяся с Пистолем и хорошо его знающая) первым Делом говорит:

Ну его к черту! Не впускайте его. Это самый отчаянный буян и сквернослов на свете.

Акт II, сцена 4, строки 11–12

«Ломовые клячи…»

Одного слова «буян» достаточно, чтобы миссис Куикли бросило в пот. Она пытается не пустить Пистоля в зал (хотя не уверена в значении этого слова) и говорит:

Буян? Тогда пусть поворачивает оглобли.

Акт II, сцена 4, строка 75

Однако суть прапорщика Пистоля заключается в том, что он ужасно воинственный только на словах, а в глубине души — отчаянный трус. Это карикатура на Фальстафа: Пистоль еще более хвастлив и еще более труслив, чем его покровитель.

Даже красноречие Пистоля не его собственное; он то и дело цитирует отрывки из пьес эпохи Шекспира, неизменно выбирая самые напыщенные и претенциозные фразы, нещадно искажая их и применяя не к месту.

Так, когда рассерженная Доль Тершит напускается на Пистоля, он находит спасение в цитате из «Тамерлана Великого», пьесы Кристофера Марло, появившейся за десять лет до премьеры второй части «Генриха IV» и имевшей огромный успех.

Марло, родившийся в том же 1564 г., что и Шекспир, считался вторым после Шекспира драматургом Елизаветинской эпохи.

На самом деле Марло писал пользовавшиеся успехом пьесы еще тогда, когда Шекспир был начинающим актером, зарабатывавшим себе на жизнь переделками чужих пьес. В 1593 г. Марло убили в кабацкой драке; в ту пору ему было всего двадцать девять лет; все сходятся на том, что если бы он прожил дольше, то мог бы превзойти Шекспира. Возможно, Шекспир подозревал это и слегка отомстил сопернику, спародировав один из самых знаменитых (и самых напыщенных) монологов.

Это монолог из второго акта «Тамерлана Великого», когда монгольский завоеватель Тамерлан (искаженное Тимур-ленг, то есть Тимур Хромой) — кстати говоря, бывший современником Генриха IV — триумфально вступает в захваченный им Вавилон. (На самом деле Вавилон перестал существовать за пятнадцать веков до Тимура, но зачем забивать себе голову такой ерундой?)

Колесницу Тамерлана везут цари завоеванных им стран, что подчеркивает величие Тамерлана и унижение царей. Обращаясь к побежденным монархам, монгол называет их «изнеженными азиатскими клячами». Они — клячи (точнее, ломовые лошади), которые изнежились, когда были царями.

Пистоль, оскорбленный и униженный женщинами из трактира, гневно обзывает их простыми клячами (так называли и проституток) по сравнению с ним, великим воином:

Ломовые клячи,

О, как себя вы смеете равнять,

В день сделав тридцать миль, со скакунами!

Ничтожества, развалины, одры

Полезли в Цезари и Ганнибалы!

Акт II, сцена 4, строки 167–171[122]

Конечно, в оригинале он все перевирает — например, вместо «Ганнибалы» говорит «каннибалы», а вместо «греки, осаждавшие Трою» — «троянские греки». Наиболее образованная часть публики, знавшая этот монолог наизусть, наверняка хохотала до слез (как делаем мы, когда слышим одну из бесчисленных пародий на знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть»).

«…Звезды»