В жилах Бекингема тоже текла королевская кровь. Его мать была дочерью Томаса Глостера, младшего сына Эдуарда III. Таким образом, Бекингем приходился этому плодовитому монарху правнуком, а Генриху VI — троюродным братом. Кроме того, Бекингем — троюродный брат Эдмунда Бофорта, второго герцога Сомерсета (см. в гл. 11: «…Разгром и смуты»), которого он здесь называет кузеном.
Однако вскоре выясняется, что возмущение, вызванное опекой лорда-протектора над королем, достаточно взрослым, чтобы править самостоятельно, — чистое лицемерие. Все знают, что возраст Генриха не имеет значения: самостоятельно король править не может и не сможет никогда, поэтому Бекингем тут же предлагает Сомерсету либо самому стать лордом-протектором, либо доверить этот пост ему, Бекингему.
Бекингем и Сомерсет уходят, и Йорк остается наедине с отцом и сыном — Солсбери и Уориком. Йорк — самый важный член королевской семьи, не являющийся потомком Джона Гонта. Поскольку по женской линии он возводит родословную к старшему брату Гонта Лайонелу (см. в гл. 11: «…За правду?»), то обладает большими правами на трон, чем Генрих VI.
Поэтому Солсбери, не одобряющий высокомерие кардинала Бофорта и разделяющий воинственные взгляды Глостера, обращается к Йорку как к своему естественному союзнику против кардинала и говорит:
Брат Йорк, твои в Ирландии деянья,
Где ты гражданский водворил порядок,
И в сердце Франции твои победы,
Когда ты был регентом в этом крае,
Внушили всем почет к тебе и страх.
Для блага родины объединимся…
Йорк, действительно, славно потрудился во Франции в годы, предшествовавшие перемирию: он надежно удерживал Нормандию и в результате приобрел большую популярность. Однако это внушило страх сторонникам Ланкастеров, имевшим серьезные основания не доверять человеку способному и популярному, который мог предъявить преимущественные права на трон.
Поэтому, когда срок полномочий Йорка во Франции истек, его не продлили. Недаром чуть раньше в той же сцене, сразу после чтения рокового договора, король Генрих сказал:
Кузен наш Йорк,
Вас от регентства мы освобождаем…
«Деянья в Ирландии», о которых говорил Солсбери, обращаясь к Йорку, также были достойными, однако их еще предстояло совершить. Это случилось позже; поездка Йорка в Ирландию еще сыграет свою роль в пьесе. Впрочем, он провел некоторое время в Ирландии в начале 1430–х гг., но тогда там никаких серьезных беспорядков не было.
Солсбери и Уорик тоже уходят, и наконец Йорк остается на сцене один.
Шекспир по-прежнему остается противником Йорка, что характерно для его времени, и заставляет Йорка размышлять над его попранным правом на престол. Оставшись наедине с собой, Йорк осуждает временщиков, отказавшихся от двух провинций:
Что их винить? Не все ли им равно?
Они дарят ведь не свое — чужое.
Раздосадованный тем, что другие распоряжаются его собственностью, Йорк говорит:
Три королевства: Англия моя,
Ирландия и Франция — как будто
Так тесно с плотью связаны моей,
Как роковая головня Алфеи
Срослась когда-то с сердцем Мелеагра.
Йорк имеет в виду Мелеагра Калидонского, жизнь которого зависела от сохранности полена, спрятанного у его матери Алтеи (Алфеи — см. в гл. 8: «Сон Алтеи!»). Ричард чувствует, что потеря королевства убьет его так же, как сгоревшая головня убила Мелеагра.
Поэтому Йорк решает бороться за корону, дождавшись подходящего момента и обзаведясь союзниками. Он говорит:
Ланкастер не похитит прав моих,
Не сдержит скипетр детскою рукою…
Здесь Ланкастер — это король Генрих. Йорк мысленно лишает Генриха королевского титула и оставляет ему лишь титул, который тот унаследовал от своего прадеда Джона Гонта, герцога Ланкастера.
В конце монолога Йорк приходит к выводу, что его час пробил:
Лишу венца того, кто безрассудно
Правленьем книжным губит остров чудный.
Следует повторить: история не сохранила свидетельств того, что Йорк питал далекоидущие планы в начале своей карьеры. Судя по поведению Йорка во Франции до перемирия, которым начинается пьеса, а после перемирия по его поведению в Ирландии, он был искренне предан короне.