Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы

Фортуна Бардольфу — суровый враг:

Распятие похитил он — и будет

Повешен. Злая смерть!

Пусть вешают собак, не человека;

Веревка пусть ему не сдавит глотку.

Акт III, сцена 6, строки 40–44

У Холиншеда описан этот случай, но имя солдата не названо. Это произошло 17 октября, за день до форсирования Соммы; Холиншед включил эпизод в свою хронику, стремясь доказать, что на марше в армии царил образцовый порядок.

Было украдено распятие, которое прихожане целуют во время мессы. Стоимость этой вещи ничтожна, но для местной церкви, которую обворовал Бардольф, она наверняка представляла ценность. Вора повесили по личному приказу короля; армия вышла в поход только после окончания публичной казни.

Конечно, на солдат это произвело сильное впечатление, но еще большее впечатление это произвело на местное население. Если бы французы восстали, они просто растерзали бы несчастных английских вояк.

Пистоль просит Флюэллена заступиться за Бардольфа (которого Шекспир заставил украсть распятие), но тот бессилен. Он — честный воин и понимает разумность приказа короля, запретившего грабеж, и суровую необходимость проведения этой казни. Валлиец говорит Пистолю, что в такой ситуации он не стал бы просить даже за родного брата. После этого взбешенный Пистоль оскорбляет Флюэллена непристойным жестом и уходит.

(Пистоль удивляет нас и начинает нравиться. Он не только заступился за друга, но ради этого не побоялся поссориться с самим грозным Флюэлленом. Ай да Пистоль!)

Входит король и спрашивает, как прошел бой. Ему отвечают, что единственная потеря — это англичанин, который обокрал церковь. Флюэллен подробно описывает Бардольфа, и мы, уже знакомые с двумя частями «Генриха IV», понимаем, что король просто не мог не узнать своего старого знакомого. Но Генрих тоже ничего не может поделать. Он объясняет, почему нужно запретить воровство и беспощадно казнить грабителей:

…ибо там, где кротость и жестокость спорят о короне, выиграет тот из игроков, который более великодушен.

Акт III, сцена 6, строки 117–119

Так что бедному Бардольфу пришел конец.

«Монжуа»

Тут к Генриху прибывает герольд от короля Карла и зачитывает длинное и благородно составленное послание, смысл которого сводится к одному: англичанам предлагают сдаться, иначе они будут уничтожены.

Генрих терпеливо слушает, а потом спрашивает парламентера, как его зовут. Тот отвечает:

Монжуа.

Акт III, сцена 6, строка 146

На самом деле это не имя, а титул. В древние времена на римских дорогах стояли небольшие холмики, указывавшие направление. Эти холмики называли Mons Jovis (холм Юпитера), поскольку Юпитер был богом гостеприимства, а, конечно, указание направления незнакомцу было жестом гостеприимным.

Этим выражением, превратившимся у французов в «montjoie», а у англичан в «montjoy», называли все, что имеет отношение к указанию направления. Герольды на рыцарских турнирах, командуя участниками, пользовались кличем «montjoie»; в результате это слово стало официальным титулом главного герольда Франции.

«В Кале…»

Генрих с грустью честно отвечает Монжуа:

Вернись, Монжуа, и королю скажи,

Что битвы с ним пока я не ищу

И предпочел бы нынче без препятствий

В Кале вернуться.

Акт III, сцена 6, строки 148–150

В сложившихся обстоятельствах это вполне разумно, но Генрих загнан в угол; если француз настаивает, то он примет бой.

Француз настаивает — значит, битва неизбежна. Она пройдет у деревушки под названием Азенкур (Agincourt), примерно в 5 милях (8 км) от реки Тернуаз. (На современных картах Франции это название пишется Azincourt.)

«…Свирелью Гермеса»

Французская армия расположилась прямо на дороге, перекрыв Генриху путь в Кале. Если бы он попытался продвинуться дальше, то столкнулся бы с французами и (как замыслили) был бы уничтожен. Если бы он попробовал отступить, его оборванное войско просто разбежалось бы. Если бы Генрих остался на месте, французы атаковали бы его сами.

Сейчас ночь 24 октября 1415 г. Французы абсолютно уверены, что завтрашний день станет последним для Генриха и его армии. Во французском лагере (являющемся местом действия этой сцены) царят оптимизм и нетерпение.

Дофина, изображенного Шекспиром глуповатым фатом, интересует только его конь. Он говорит:

…земля звенит, когда он заденет ее копытом. Самый скверный рог его копыт поспорит в гармонии со свирелью Гермеса.

Акт III, сцена 8, строки 16–18