Путеводитель по стране сионских мудрецов

Меж тем Герцль носился по всему миру, воспаленно рекламируя свою горячую идею. Слушатели — турецкий султан, римский папа, германский кайзер, те же Ротшильды — слушали и кивали головой, но не сверху вниз, а справа налево. Однако вдохновенное упрямство Герцля приносило и плоды: к делу подключился миллионер барон Гирш, и в 1897 году была создана Сионистская организация США. А главное, его идея (как по другому поводу заметил обладатель широкой бороды), попав в еврейские массы, начала становиться материальной силой. Герцль без устали созывал сионистские конгрессы, первый из которых произошел в Базеле в 1897 году.

Воодушевленные евреи принялись скупать в Палестине земли. В основном закупками ведал Еврейский национальный фонд, который был создан на 5-м Сионистском конгрессе в 1901 году. Народу приезжало все больше и больше. Правда, в США ехало намного больше. Этак раз в сорок с гаком. Погромы в России весьма способствовали бегству из империи куда глаза глядят, и среди беженцев находились люди, глаза которых смотрели на Восток.

Меж тем Герцль от забот о будущем еврейского народа надорвался и помер — совсем не старым человеком, сорока четырех лет от роду. Многие выдающиеся люди оставили свои воспоминания о Теодоре Герцле, но мы приведем слова лишь одного из них, писателя скептичного, умного и, кстати, напрочь отвергавшего сионизм еврея, которого звали Стефан Цвейг: «Это был первый человек всемирно-исторического масштаба, с которым я столкнулся в жизни, — разумеется, еще не ведая, какой невероятный поворот призвана совершить эта личность в судьбе еврейского народа и в истории нашего времени». Перед своей безвременной смертью Герцль сказал: «В Базеле я создал еврейское государство» — и оказался совершенно прав.

Что же до мест, где Герцль останавливался, будучи в Палестине, то они либо не сохранились, либо мало впе­чатляют, либо нам неизвестны. Поэтому мы ничего о них не сообщаем. Хотя о перевозе его праха в Иерусалим есть замечательная подлинная история.

В конце сороковых годов, когда уже существовало государство, некий крупный и ответственный чиновник Министерства иностранных дел (имя его мы не помним, ибо и не знали никогда, — пусть будет Рафи Блех), волнуясь, позвонил в Вену какому-то очень важному лицу. Просил он разрешения перевезти в Израиль останки Теодора Герцля, пояснив, что это был великий человек, предрекший возвращение евреев на святую историческую родину.

—    Пожалуйста, — ответил равнодушно некто важный. — Забирайте.

Это безразличие повергло в ужас ответственного чиновника Рафи Блеха.

– Вы не понимаете, — принялся объяснять он важному лицу, — я говорю о человеке и мыслителе, который основал, по сути, наше государство задолго до его возникновения…

– Тем более везите его к себе, — недоуменно отвечало важное лицо.

Но Рафи Блех уже не мог остановиться, пламенно крича о сионизме и величии того, чей прах обязан был покоиться в Израиле. И важное лицо насторожилось.

— Но пришлите письменный запрос, — ответило оно.

Запрос был послан, разумеется, и не прошло и полугода, как прилетела заветная бумага. В ней было написано: «Разрешается Теодору Герцлю перевезти в Израиль прах и кости Рафаила Блеха».

А теперь мы должны назвать имя другого человека, без которого существование Израиля было бы невозможным, ибо этот человек совершил поистине ни с чем не сравнимый подвиг: дал народу язык. До него, до Элиезера Перельмана, родившегося в Белоруссии в местечке Лужки и известного каждому жителю Израиля под именем Бен-Иегуда, евреи говорили на самых разных языках. Иврит был только языком молитв — святым языком.

Бен-Иегуда, приехавший в 1881 году в Иерусалим, сделал невероятное: благодаря ему две тысячи лет спавший летаргическим сном иврит ожил. Его сын Итомар, родившийся в 1882 году, стал первым в современной истории человеком, для которого иврит был родным языком. Но ошибкой будет думать, будто хоть какое-нибудь дело, направленное на благо евреям, проходит без ожесточенного сопротивления с их же собственной стороны. Все добрые дела Бен-Иегуды, а среди них — создание первого и мире словаря иврита, первого иврит-русского словаря, первой школы на иврите, газеты и многого-многого другого, были достаточно отомщены. Ортодоксальные евреи, полагая оживление иврита наглым кощунством, оговорили бедного реформатора перед турецкими властями, которые засадили бедолагу в тюрьму, из которой он вышел, харкая кровью, и быстро зачах. А иврит расцвел пышным цветом и стал настоящим живым, быстро меняющимся языком: на нем можно шутить, рассказывать анекдоты, ругаться.

При этом вся его структура и характер неразрывно связаны с Библией, и фраза типа «Прыгай в койку, блядь!» на иврите прозвучит: «Взойди на ложе, блудница». При всей своей бедности (а по словарному запасу он не может сравниться ни с русским, ни с английским) иврит обладает одним удивительным качеством: при переводе на него иноязычный текст не только теряет (что естественно) что-то, но приобретает странный, дополнительный смысл, проявляющий глубоко таящиеся в нем библейские архетипы.