Путеводитель по судьбе: От Малого до Большого Гнездниковского переулка

Не «купить», а «достать». Еду я в троллейбусе с сыном из Книжной лавки писателей. Вскрываю свёрток, даю сыну книгу – он углубляется в чтение. Вынимаю книгу для себя. Ко мне наклоняется интеллигентный гражданин: «Скажите, где вам удалось это достать?»

Вспоминаю, как въезжал в писательский дом в Астраханском переулке, как зачарованно смотрели жильцы на новенький румынский гарнитур необычайной красоты, который заносили в одну из квартир.

– Заимел блат в мебельном, – объяснял его счастливый обладатель. – Год, как подписываю продавцов на собрания сочинений. Мне позвонили сразу же, как привезли мебель на склад. Я приехал первым!

Никому и в голову не пришло поинтересоваться, на собрания чьих сочинений подписывались продавцы. Все знали, что любые собрания стали дефицитом, не меньшим, чем красивая мебель. Точнее, они были престижным придатком к престижной мебели. Их не читали. Ими украшали квартиру.

Да, квартирный вопрос, как заметил герой романа Булгакова, испортил при советской власти людей. Рассекретил их частную жизнь, огрубил нравы, отбросил к нецивилизованным формам существования. Соответственно и торгово-рыночные отношения, воцарившиеся в стране, больше напоминали меновые, туземные.

Однажды, в который раз перечитывая любимого моего Гоголя, грустное его повествование о вселенской людской пошлости, которая даёт о себе знать по любому пустяковому поводу, я задумался: а как бы повели себя герои Гоголя, перенесённые в наше время. Написал рассказик-диалог, назвав его «Повесть о том, как не поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» и дав ему подзаголовок «Современная история».

Вот что у меня вышло:

«– Иван Никифорович обозвал Ивана Ивановича гусаком. Спрашивается, что сделал Иван Иванович с Иваном Никифоровичем?

– Поссорился с ним?

– Да, но Иван Иванович написал научную брошюру и очень надеется напечатать её у Петра Петровича.

– Ну и что из этого?

– А Иван Никифорович сидит на горящих путёвках в Пицунду, куда мечтает поехать, чтобы, как она говорит, погреть свои старые кости, тётя Люба.

– Какая тётя Люба?

– Уборщица в универмаге.

– При чём тут уборщица?

– Как при чём? А простыни? А наволочки? А пододеяльники? Они до зарезу необходимы Виктории Александровне.

– Виктории Александровне?

– Да. Жене Василия Матвеевича.

– А это кто такой?

– Василий Матвеевич? Начальник ЖЭКа.

– Ну и что?

– А то, что в одном из вверенных Василию Матвеевичу домов живёт Павел Петрович.

– Павел Петрович?

– Ну да, у которого собирается напечатать брошюру Иван Иванович.

– Но при чём тут ЖЭК?

– А при том, что у Павла Петровича уже третий месяц потолки текут. Он на последнем этаже живёт.

– Ну?

– Что ну? Ну и ходит Павел Петрович третий месяц к Василию Матвеевичу, измучился вконец. Главное, он, бедолага, как раз перед этим ремонт в квартире сделал.

– А Василий Матвеевич что?

– А Василий Матвеевич сочувствует. Но сделать ничего не может. Нет, говорит, у меня рабочих рук. Кровельщики на других объектах заняты.

– Три месяца заняты?

– Да, вот уже третий месяц идёт.

– И что же Павел Петрович?

– Я и говорю: измучился вконец. «Сил моих больше нет, – объявил он сотрудникам. – Кажется, озолотил бы того, кто заставит ЖЭК починить крышу!»

– А сотрудники?

– А сотрудники тут как раз ни при чём. Тут при чём Иван Иванович, который именно в это время зашёл со своей рукописью к Павлу Петровичу.

– И что же он сделал?

– Иван Иванович? Начал думать, прикидывать так и этак, как помочь Павлу Петровичу.

– И придумал?

– Придумал, раз пришёл к Ивану Никифоровичу.

– Это к какому?

– А к тому, что на горящих путёвках в Пицунду.

– А-а! И что же Иван Никифорович?

– А Иван Никифорович посмотрел на Ивана Ивановича и затрясся от хохота. «Да вы, – говорит, – Иван Иванович, настоящий гусак».

– И что на это Иван Иванович?

– А Иван Иванович захохотал ещё пуще Ивана Никифоровича. «С вами, – говорит, – Иван Никифорович, страшно дело иметь. Не в бровь, а в глаз! Насквозь человека видите!» И руками сделал, как будто крыльями захлопал. Очень он Ивану Никифоровичу понравился!»

При всей осторожности, с какой проходили у нас публикации, этот рассказик был напечатан в «литгазетовском» «Клубе 12 стульев» в сентябре 1982-го года. Никто не усомнился в его «проходимости». Да и какие могли быть сомнения: к тому, о чём я писал, все привыкли, воспринимали запечатлённые в рассказике нравы как знакомые картинки тогдашнего быта. Вот как изменился он по сравнению с гоголевским! Та комичная яростность, какая клокочет в гротеске Гоголя, исходит от напыщенности героев, от их безумно преувеличенного представления о самих себе. Рассорившись вдрызг, они позволяют себе сведение счётов, публичную демонстрацию превосходства друг над другом. А в нашей действительности люди, зависимые друг от друга, скованные железной цепью тотального дефицита, не могли себе позволить проявить собственные чувства – следовать непосредственным движениям оскорблённой души. Пошлость напыщенного самомнения сменилась пошлостью самоуничижения. Не до жиру, быть бы живу!

* * *